17 марта 1863 года был праздник Алексея, человека Божия, память которого Филарет всегда верно чтил. В этот день он отправился к поздней обедне в женский Алексеевский монастырь близ Красного Пруда.
Митрополичьи сани подкатили к воротам обители под громкий и переливчатый трезвон, шедший с высокой шатровой колокольни. Встречали владыку мать настоятельница, благочинный, здешние иереи. При проходе митрополита от ворот к соборному крыльцу толпа кланялась и тянулась за благословением, радуясь нечастой теперь возможности лицезреть святителя. Иные мужики бежали к крыльцу, стягивая шапки, а двое дюжих полицейских и обер-полицмейстер, вытянувшись, отдали честь.
В храме жарко горели свечи в нарядном паникадиле и перед иконами. Золотые ризы духовенства, густой аромат ладана и радостное волнение народа создавали у всех приподнятое настроение. Чище и сильнее становилась молитва, просветлялись и воспаряли горе души человеческие.
Архиерейская служба шла привычным чередом, и владыка удерживал свои мысли, слушая из алтаря возгласы сослужащих ему настоятеля и протодиакона, умилительное пение монашеского хора и чуткую тишину храма.
Митрополит поднял глаза от чёток и увидел стоящего коленопреклонённо Алексея Ивановича Мечева, регента хора Чудова монастыря.
– Поди ко мне, – позвал ласково.
Филарет благословил своего любимца и приметил печаль на его лице.
– Ты сегодня, я вижу, скорбный. Что с тобою?
– Жена умирает в родах, ваше высокопреосвященство… – Голос Мечева дрогнул, и он закусил губу, сдерживая слёзы.
– Бог милостив, – просто ответил святитель. – Помолимся вместе, и всё обойдётся благополучно.
После литургии, когда митрополит, устав от причащения первого десятка молящихся, вошёл в алтарь, освещённый ярким мартовским солнцем, он подозвал Мечева.
– Успокоился?
– Вашими молитвами, владыко святый!
– У тебя родился мальчик. Назови его Алексеем в честь Алексея, человека Божия, ныне празднуемого здесь…
Он хотел сказать больше, но сдержался, предвидя не только радости и обретения появившегося на свет будущего служителя Божия, но и труды, скорби великие…
В покоях троицкого отца наместника мартовским вечером 1863 года после великопостной всенощной собрались несколько человек. Вниманием сразу же завладел Андрей Николаевич Муравьев, ставший редким гостем после переезда в Киев, поближе к своим имениям. У Муравьева всегда было что рассказать, речь его плавно перетекала от палестинских и афонских древностей к рассказу о католиках, иные из которых при посещении России искренне увлекаются православием… К шестидесяти годам характер его не смягчился и не охладел, коли хвалил – так хвалил наотмашь, от всего сердца, коли осуждал – так уж клеймил, не выбирая слов, а при рассказе о предметах трогательных – умилялся до слёз.