– Можешь не благодарить, – хмыкнул он.
Мы молча дошли до входной двери, и тут у него зазвонил мобильный. Он глянул на экран, и лицо его перекосилось недовольной гримасой.
– Да, але, слушаю. – Он надавил пальцем на прием.
В динамике раздался женский голос.
– Ну ты и мерзавец, Соболев! Видит бог, ты поплатишься за свои фокусы! Видит бог!
Голос звучал так четко, что я даже улавливал в нем вибрации злости.
– Э, послушай, остынь. Я все тебе сказал. Зачем ты звонишь? Я своего решения не изменю.
Он говорил спокойно, но я видел, как пальцы его с силой сжимают блестящий корпус телефона.
– Не изменишь? – проклокотала незнакомка.
– Нет.
– Ну пеняй на себя. Я этого так не оставлю. Ты пожалеешь. Обещаю.
Трубка взорвалась яростными гудками.
– Бывшая, будь она неладна, – сказал Соболев и распахнул передо мной входную дверь. – Ну, будь.
– До свидания, – сказал я и вышел за порог.
Неделю я провел в обычном состоянии прострации, голода и холода. На всякий случай съездил к дому старушки. Нашел ее квартиру. Но звонить не стал – ждал субботы, как мне было велено. В субботу вечером я нацепил самую грязную одежду, какая у меня была, и отправился на дело. Бабуленция открыла сразу. Я даже удивился, как это она не боится в столь поздний час пускать к себе незнакомого мужика. Она вообще была странная – как из прошлого века, с картинок старой детской книжонки, которую как-то в детстве принесла мне подруга матери. Там были такие старушки, с седыми буклями, в смешных остроносых туфлях, худенькие и церемонные. Обычно к ним еще прилагалась такая же маленькая собачка. Но здесь собачки не было. Я быстро сделал то, что требовал отец: отыскал в ящике комода связку ключей, сунул ее в карман. Потом для отвода глаз поковырялся в смесителе и, объявив, что все в порядке, удалился восвояси.
Я был доволен. Все прошло без сучка без задоринки. Меня распирала гордость. Каких-нибудь десять минут непыльной работенки – и пятьдесят косарей! Я хотел было позвонить отцу, но вовремя вспомнил, что он велел не звонить. Тогда я отправился домой и принялся терпеливо ждать. Он позвонил на следующий день.
– Ну что, как?
– Все пучком.
– Ключи у тебя?
– Да.
– Старуха ничего не заметила?
– Нет, по ходу.
– Отлично. Вези их сюда.
Я снова поехал на другой конец города. Он встретил меня довольно сухо. Взял ключи, прямо у порога, в квартиру не пригласил.
– А деньги? – спросил я.
– У тебя карта есть?
Карта была у матери. Я иногда пользовался ей. Я продиктовал ему номер. Он записал его в блокнот.
– Жди. На днях переведу. Сейчас иди, мне некогда.
Честно сказать, я был разочарован. Я уже мысленно держал в руках огромную для меня сумму, да что там держал, вовсю ей распоряжался. А тут – жди. Однако делать было нечего. Контракт мы с ним не заключали, так что права качать я не мог. Я уехал домой и весь остаток дня глотал слюни – чертова соседка на кухне варила борщ, который пах так, что у меня сводило кишки. Тысяча, которую дал мне папаша, давно закончилась, в кармане у меня звенела мелочь, на которую, кроме краюхи хлеба, ничего не купишь. Я чувствовал себя полным лохом. Подумать только – спереть ключи от чужой квартиры и помирать с голоду! Но что мне оставалось? Я выждал пару дней – перевода на карту не поступало. Тогда я позвонил отцу.