Вечером, после ужина, я отправился играть в софтбол с несколькими ребятами из соседних домов. Мы играли, пока не спустились синие сумерки, и было уже не разглядеть, куда подавать мяч и откуда отбивать. Мы принялись раздумывать, во что бы еще сыграть, чтобы продлить столь приятное времяпрепровождение. Однако некоторым пора было возвращаться, поэтому наше товарищество распалось, и все разбрелись по домам. Мы с Джейком пошли вместе. При каждом шаге он шлепал бейсбольной перчаткой по бедру, как будто отбивал такт на барабане.
— У тебя все пальцы на месте, — сказал он.
— Чего?
— Я решил, что ты взорвался к чертовой матери.
Я понимал, о чем он говорит, и решил было рассказать про взорванную лягушку, но не захотел доставлять ему удовольствия, признавая его правоту в том, что мне не стоило связываться с Гасом и Дойлом.
— Мы отлично провели время, — сказал я. — Я запустил несколько М-80.
— М-80? — Даже сквозь сгустившуюся темноту я разглядел в глубине его глаз зависть и укоризну.
Мы подошли к дому. Отец стоял на веранде и курил трубку. Угольки в ней ярко вспыхивали, когда он затягивался, и я чувствовал сладковатый аромат вишневого табака. Рядом стоял Гас. Они тихо, по-дружески беседовали.
Услышав звуки наших шагов на подъездной аллее, отец нас окликнул.
— Как поиграли, ребята?
— Хорошо, — ответил я.
— Выиграли? — спросил Гас.
— Игра была товарищеская, — объяснил я. — Никто не выиграл.
— Эй, Фрэнки, — сказал Гас. — Можем поговорить? Я рассказал твоему папе про сегодняшнее.
Я взглянул на отца, выискивая хотя бы малейший признак осуждения, но в надвигавшихся сумерках, разбавленных теплым светом из окон, отец выглядел безучастным.
— Хорошая идея, — одобрил он.
— Ладно, — согласился я.
Джейк задержался на ступеньках, поглядывая то на Гаса, то на отца, то на меня, и лицо его выразило растерянность.
— Пойдем прогуляемся, — предложил мне Гас.
— Сыграем в шашки, Джейк? — сказал отец.
Гас спустился с веранды, и мы бок о бок зашагали сквозь сумерки. Вязы и клены протягивали свои ветви над неосвещенной и пустынной улицей.
Некоторое время мы шли молча, наконец Гас заговорил.
— Извини меня, Фрэнки. Все-таки мне надо было вмешаться.
— Ничего страшного не случилось, — сказал я.
— Нет, случилось. Дойл — он своеобразный человек. В сущности, неплохой, но бездумный. Черт побери, да и я такой же, если на то пошло. Разница в том, что я отвечаю за вас с Джейком, а сегодня я вас подвел. Обещаю, больше такое не повторится.
Среди вечерней тишины застрекотали кузнечики, заквакали древесные лягушки; над нами, в просветах между листвой, начали высыпать звезды. Дома, стоявшие в глубине улицы, напоминали рисунки углем, а окна наблюдали за нашим приближением, словно безучастные желтые глаза.