— Убирайся отсюда! Ты мне противен, слышишь, ты!
— Девочка моя, что я тебе сделал?!
— Все, что ты сделал, мне противно! И не смей называть меня "девочка"! И никогда я не была твоей! — неистово завопила она.
— Ты что же — притворялась? Ведь ты говорила, что любишь меня?!
— Конечно, притворялась!
— Не верю!!! Я помню твои ласки, твои руки! Я помню, как ты хотела меня!
— Никогда этого не было! — она смешалась, но мгновенно нашлась: — А ваша дележка! Забыл?!
— Какая еще дележка?!
— Ириша, напомни товарищу их сочную беседу!
Ирка задумчиво посмотрела в окно, а Света воскликнула:
— Я подслушала, как вы меня с подлецом Шустером делили! Сколько за меня предлагалось отступного?!
Лицо ее подурнело и, казалось, она сейчас ударится об пол. Илья окаменел.
— А что ты, мерзавец, со своей женой сделал?!
— Откуда ты знаешь? — взвизгнул он, и его передернуло.
— Твой друг ситный доложил! У него не задержалось: предавать дружка или нет — он еще и утопит с наслаждением. Два ученых! Два ученых дружка!
— Не твоего ума дело — о науке судить! — Илья остервенился, чувствуя, что все сыпется на глазах: — Развратная шлюха!
— Я??? — У нее закружилась голова. — Потому, что я с тобой переспала? А разве ты не переспал с сотней других женщин?! Значит, ты — шлюха! Распоследняя шлюха!!!
— Это ты… Не только развратная, но и корыстная шлюха!
— Ты!
— Ты!!!
Ирка у двери опустила глаза.
Вдруг Илья стремительно обернулся к ней и, резко захохотав, воскликнул:
— Домашняя скромница! Ты-то как за Боба выскочила за две недели — чтобы здесь остаться?! Меркантильная блядь! Все вы — продажные, грязные шлюхи!
Глаза Светы зажглись невероятным темным блеском.
— Что?! Это ты говоришь нам… Да ты… знаешь ли ты, как я ненавижу тебя! — она по- кошачьи приближалась к нему, и Ирке, замершей у притолоки, показалось, что она сейчас взовьется стрелой и с тонким воем вонзится ему лапами в волосы.
Опустошенность, преследовавшая Илью с некоторых пор, его мучительная прикованность к этой женщине, безволие, подкашивающее ноги, упорное и горячее чувство, что вот — все пропало, внезапные страхи и предчувствия как мало это походило на то, каким он себя знал. Глубоко, странно эта женщина перевернула его. Но почему, почему именно она? Ведь таких у него было и будет немало. Конечно, именно она сумела стать с ним вровень — не считаясь, не дорожа им ничуть. Именно такую сладко преодолеть. Всякий раз, когда он думал о ней, он терял свою привычную силу, и эта целомудренная беспомощность открывала другого его, другую грань — естество, о котором он сам только догадывался: робкое, не отвердевшее сердце, вдруг сумевшее доверчиво открыть себя, как в стародавние детские времена. Илья обрадовался этому, как внезапному тайному кладу. Он понял, что он богаче и больше, а, главное, много, много лучше. Это новое состояние было тепло, сладко, он упивался, размягченный. Тогда взгляд и душа его очистились, мысли сделались спокойнее, добрее, терпимее к тем вещам, право на существование которых он никогда не признавал до сих пор и которые по большей части и составляют окружающий мир. Сердце его отогрелось от этого понимания и от своей терпимости. И счастливый этими чувствами, он понял, что знает теперь разгадку любви: он любил ее, он любил и себя, и свои мысли о ней, и о себе, а, главное, о своей перемене, о своей новой вере, и в этом было великое приятие мира — то состояние, которое он не ведал раньше как единственное дарующее счастье.