— Горько!
Регина радостно обхватила Орла, и они смачно расцеловались.
Анюта, едва закусив, толкнула Вальдемара в бок:
— Налей снова, хочу сказать тост.
Когда приготовления были закончены, встала:
— Дорогие мои! Хочу выпить за то, чтобы вы были счастливы, чтобы любили друг друга, чтобы все-все у вас было путем, чтобы появились в орлином гнезде орлята. — И по-мужски, залпом опрокинула рюмку.
Орлята! Вальдемар сразу все понял.
Пару месяцев назад Анюта защитила диплом, и он повел ее в ресторан, чтобы отметить памятную веху. Они забрались на последний этаж гостиницы «Москва», в просторный, «сталинского» стиля зал, с колоннами, шикарными люстрами. Оркестр играл мягкий джаз — в основном Гершвина, было красиво, празднично и... вкусно.
Готовясь к праздничному вечеру, Анюта обновила прическу. Ее пышные шатеновые волосы были зачесаны на одну сторону и свободными локонами падали на левое плечо. На губах розовая пастельная помада, большие карие глаза подведены с едва заметной восточной раскосинкой, чарующий взмах ресниц, слегка закругленных вверх. И этот только Анютин, только ее маленький, чувственный излом в середине верхней губы, словно буква «М», который слегка разглаживался при улыбке. В просторной бледно-голубой блузе с кружевным жабо, она была хороша! Истинно русская красавица! А уж стати! Вальдемар испытывал неизъяснимую радость от общения с ней, но не только интимные чувства возбуждали его. С Анютой всегда было интересно, рядом с ней он как бы приподнимался над самим собой. С женским кокетством, но без гламура и дамской ерунды, она была по-бабьи мудрой и смотрела на вещи глубже, подчас неожиданно, а порой парадоксально. И он тянулся соответствовать.
В тот раз он «соответствовал» особенно удачно. После обсуждения планов Анютиного трудоустройства спросил:
— Анютка, а вот скажи... Ты будешь училкой по русскому языку и литературе. А вот скажи, какой женский образ из русской классики тебе более всего по душе?
Анюта надолго задумалась. Отложила в сторону вилку и нож, откинулась на мягкую спинку стула, вперилась взглядом в большую бронзовую люстру. Через минуту повернулась к Вальдемару:
— Ты задал очень интересный вопрос, фантастически интересный. И важный для меня самой.
— А ты здесь при чем? — ляпнул он.
— Ну, как тебе сказать... Понимаешь, русская литература — такая волшебная стихия, что, выбирая любимого героя, невольно примеряешь его образ на себя. Нет, не так. Не на себя примеряешь, а думаешь, на кого ты хотела бы походить, чьей судьбой жизнь прожить. И словно вживаешься в близкий тебе образ, причем даже неважно, женщина это или мужчина. Когда мы в институте проходили — извини, я по-школьному — «Анну Каренину», я была платонически влюблена в Левина, хотелось тоже заняться реальным, полезным делом. — Снова задумалась. — Нет, Валька, ты задал такой глубинный вопрос, что я не готова на него ответить сразу, немедленно.