— Когда мой Петруша умер, я знала, что пошла вода в хату: беда одна не живет, свое горе до дна выплакала, с тех пор никакой напасти не боюсь. Как упалое зяблое дерево, ураган уже не свалит... Бог с ним, с домом, жаль только, что похоронные и поминальные сгорели. Уеду в Свердловск к сыну — какая разница, где доживать, если расход по пенсионному приходу? У Коли тесновато, невестка норовистая, да уж как-нибудь. Дано нам по вере нашей.
Крыльцовы временно приютили Зою, Ксения собрала для нее теплые вещи, а через две недели прилетел за ней сын Николай. Но к тому времени Саша — даром что доктор наук! — рассудил по-новому: отец в годах, мечтает на даче жить, да ведь уход нужен. Почему бы не предложить Зое остаться у нас? Женщина опрятная, на пенсии недавно, полжизни работала кассиром на здешней станции, ее в Кратове все знают, а она — всех. Дом большой, места хватит.
Короче, Зоя осталась у них вести хозяйство и за десять лет стала членом семьи. Удобный получился житейский сюжет, обоюдный. С ней на даче у Крыльцовых всегда стол да скатерть. Вот и сейчас она и Ксения кудесничают на кухне, готовя новогодние угощения на широкую руку. Тесто она кулачит по-особенному, пироги у нее непревзойденные. А какая начинка, всегда секрет.
Новый год — праздник домашний. Уже двадцать лет Крыльцовы встречают его в этом доме, в гости не ходят, но гостей привечают. Вот-вот подъедет Анюта с ухажером, наверное, и окольных гостей привезет. Николай прилетел маму проведать; ночует здесь, но днями пропадает в Москве, какие-то у него дела. Тоже скоро явится.
Глянул на часы: семь. Что ж, седлаем коней! Эту приговорку Никанорыч когда-то услышал на Молчановке — от главного военного инспектора, который в Гражданскую махал саблей в Первой конной. Полюбилось ему то шутливое напутствие.
Анюту он не видел уже три недели и скучал. Внук — что первый ребенок, так, кажется, говорят. Верно. На Сашу у него времени оставалось мало, самый разгар жизни, зенит, накал, забот выше крыши. А дедом, выпав из дел, он часами возился с Анютой, утоляя родительскую страсть. И Анютой ее назвал он, ласково. По паспорту она Анна. До сих пор смеется:
— Дедуля, помнишь, ты меня учил чай пить? Чтобы ложки в стакане не было. Я спрашиваю: почему? А ты говоришь: вдруг землетрясение, черенок ложки в глаз попадет, выколет.
Надо же, он забыл, а она помнит.
Их любовь была взаимной. С детства хорошавочка, Анюта к выпускному балу стала, по разумению деда, эталоном славянской красоты, русской барышней. Да и статями удалась — ростом чуть выше среднего, прямая, осанистая. Характер у нее проявился рано. Уже к пятнадцати, вспоминал Никанорыч, она судила о жизни так, что стало ясно: внучка растет не Марфой, а Марией.