— Не голоси ты, — шепотом осаждает его светловолосый теллонец с серьгой в ухе и воровато оглядывается на пещеру, — вдруг услышат?
— А ты его не выгораживай! — имперец зло отталкивает протянувшуюся к нему руку, но голос понижает. — Все вы эльфье мудачье!
— Точно, — поддерживает не пойми как затесавшийся в морские бандиты одноглазый северянин с изрисованным темной глиной лицом, — прямиком в ловушку завел, ублюдок теллонский! Не надо было Мавровой подстилке доверяться!
— Так чего поплыл? — зло срывается наемник. — Саблю тебе никто под горло не тыкал, плыть не заставлял, поди ж сам на дармовое золото надрачивал?
— А кто из нас не надрачивал, пока про Пироманта речи не шло? — вступает рослый островитянин, почти на пол головы возвышающийся над остальными. — Да только мне не охота, чтоб меня как их вон поджарили, словно свинью какую, — он кивает на тела русалок.
— Верно, Пиромант это, кто ж еще! Вон и лодка поодаль привязанная! Морскому чудищу и она, и корабль ни к чему!
— Морские чудища никого и не сжигают, дубина! Ясен хер колдун вперед нас прорвался!
— Они ему помешать вздумали, к Языку не подпустить! И с нами он то же сотворит...
К возникшему среди пиратов гомону примыкают все новые голоса, и Коннор невольно обращает взгляд на напрягшегося друга, стоящего возле них вместе с испуганно сжавшейся девчонкой. На мгновение в голове мелькает отчаянная мысль убедить его отказаться от самоубийственного похода в пещеру, не лезть к неизвестному колдуну, устроившему в море кровавую баню, ради призрачной надежды отыскать мифический меч, но быстро тает. Даже если прямо сейчас у него колени сводит от страха — не признает. В одиночку полезет в проклятый тайник, лишь бы не усомниться в себе. Лишь бы не дать другим хоть на миг усомниться.
— Завалите пасти! — резко обрывает разгорячившихся подчиненных Тритон. В море он куда живее прочих веслом отбрасывал тянущихся к шлюпке русалок, осыпая их проклятиями, но с момента, как его нога ступила на твердый камень, не проронил и слова, лишь хмуро осматривался по сторонам взглядом чующего западню хищника.
Пираты покорно умолкают, едва услышав приказ, а один из них с сожалением задвигает обратно выхваченную в запале саблю и бросает недобрый взгляд в сторону наемника.
— Ты как знаешь, капитан, — уже спокойнее заговаривает бритый имперец, — а я туда ни за какие сундуки не сунусь, пока не поверю, что никто меня не изжарит. Я с тобой не первый год хожу, сам знаешь сколько перевидали, и в пещере плесневелой колдуну себя прихлопнуть не дам. Пущай этот ушлепок сам лезет, за проезд на Сирене расплатится. А коли там безопасно — тогда уж и мы за ним.