В этот миг Коннор все понимает. Все вдруг встает на свои места. Перехваченного взгляда абаддона, вновь обратившегося к Ричарду, ему достаточно, чтобы холодный рассудок вдруг бесследно испарился, чтобы тело само пришло в движение.
— Эй, ублюдок! — он и сам не помнит, как оказывается на ногах с успокаивающей тяжестью в руке. Слова вами собой слетают с языка, невзирая на вопящий где-то глубоко голос разума. — Меня хотел?
Время для него будто замедляется. Коннор видит скользнувшие в воздухе перед Ричардом искры за секунду до того, как стало бы слишком поздно. Они гаснут в тот же миг, стоит лишь абаддону отвести взгляд. Коннор спускает тетиву.
Он слышит звук, с которым стрела находит цель и вгрызается в кость правого плеча. От рвущихся из памяти воспоминаний его пробивает мелкая дрожь.
— Чтоб тебя! — с ошалевшими глазами Пиромант хватается за древко и в ярости пытается вырвать его из собственной плоти целой рукой."Не дать опомниться, не дать сфокусировать взгляд", — мантрой стучит в голове, когда Коннор пускает вторую стрелу следом за первой. Вровень с ней она вонзается в левое плечо, и вторая рука абаддона повисает плетью.
— Поганый выблядок, — рычит тот, пытаясь прийти в себя и вернуть контроль над ситуацией, — ты пожалеешь, что мамаша от тебя не избавилась! Ты понятия не имеешь, кого разозлил!
Вокруг него нет ничего и никого, кроме его цели.
Коннор судорожно ощупывает дрожащими пальцами древки стрел в колчане, прежде чем чувствует нужную насечку.
Он и лук — единое целое. Как и прежде. Продолжение руки и единственная надежда остаться в живых.
Коннор глубоко вдыхает и оттягивает тетиву. Прямо в сердце. Ни дюймом правее, ни дюймом левее.
Он клялся себе, что это никогда не повторится с ним. Не потому ли он и сбежал?
Наконечник входит, не встретив никакого сопротивления, точно между третьим и четвертым ребром. Стрела прошивает сердце, легкое, часть ее выходит из спины, оставив посреди груди свое жесткое черное оперение.
Пиромант поднимает на него полный ненависти взгляд, на его губах с каждым вздохом пузырится легочная кровь, а брови мелко дергаются от напряжения, когда изо всех сил он взывает к драконьей крови в глубине себя, но вместо ожидаемого вдруг подкашиваются ноги. Он оседает на холодный каменный пол, хрипя и пальцами раздирая собственную огнем горящую грудь. На крепких плечах, не сокрытых одеждой, медленно надуваются черные вены.
Коннор больше ничего не слышит за стучащей в ушах кровью, с трудом сделав два шага, он прислоняется к каменной глыбе и бессильно сползает вниз, через одежду царапая спину. Черные мушки, пляшущие перед глазами в своем безумном танце, разрастаются, сливаются друг с другом и застилают взор единой пеленой.