— Разве не может Тар освободить его всего от одной единственной клятвы? Если Тара одарит его своей божественной Милостью?
— С какой стати Тару делать исключение для подобного человека?
— Быть может с той стати, что, пока вы в Цитадели тряслись над своими бесценными стрелами, он одной украденной пришил выродка-абаддона, о котором вы даже не знали, и спас хер знает сколько людей?
У Ады перехватывает дыхание, а слезы в очередной раз за этот бесконечный день подступают к глазам, пока она оборачивается на этот голос и ищет в толпе его. Блез не заставляет ее долго мучиться поисками: толпа странно шевелится возле фонтана, а следом наемник вдруг выныривает из нее, когда без лишней скромности взбирается на пьедестал у фонтана. Каменное крыло Блэкфира нависает прямо над ним, и на какую-то секунду даже можно решить, что с извращенной заботой чудовища тот предлагает укрытие от вновь собирающегося дождя.
— Вам тоже есть что сказать, мессир? — на лбу сира Олфрика, когда Ада вновь оборачивается к эшафоту, начинает едва заметно пульсировать вена. — Надеюсь, вы, — он невольно усмехается своим мыслям, — пришли не спорить с нами о законах наших богов?
— Я о многом бы поспорил с вашими богами, сир кассатор. В первую очередь, о праве отбирать земли и людей у моих, — Блез выпрямляется во весь рост, и они с командующим оказываются на одном уровне, разделенные вновь зашумевшей толпой. — Но в этот раз все именно так. Я пришел спорить с вами и спорить о законах ваших богов.
— Это смешно и недопустимо, — цедит сир Олфрик. Его лицо и тон даже не пытаются скрывать презрения за маской рыцарской вежливости. — Мастер, прошу вас в последний раз…
— Сир Олфрик! Погодите!
На эшафот позади кассатора поднимается еще один мужчина, прежде невидимый для Ады. Не слишком старый и едва начавший седеть, но уже крепко опирающийся на скромную и вместе с тем богато выглядящую трость. Одеяние на нем лишено всяческий украшений и сплошь черное: и длинный камзол, и штаны, и даже сапоги, только поверх всего накинута снежно-белая накидка без рукавов и застежек, на груди же у него переливается золотой треугольник, перевернутый вершиной вниз. Внешний вид, что с первого взгляда ни единого сомнения не оставлял в роде его занятий.
— И я хотел бы получить слово в этом споре, — продолжает мужчина, — ведь вы не станете оспаривать моего права на это, сир Олфрик?
— Ваше Святейшество, — тот сдержанно кивает. — Сожалею, что вам пришлось ждать так долго, но я настаиваю, дело не стоит вмешательства. Преступник будет вздернут, и палач тут же явится за вашим отпущением. Не стоит уважаемым имперцам потакать детям и еретикам.