— И все же, я настаиваю, сир Олфрик, — жрец подходит к неподвижному Коннору, лоб которого, невзирая на холод, уже блестит от пота. — Я услышал все верно, юноша? Вы украли у Ордена стрелу, чтобы ею убить опасное чудовище?
— Нет, Ваше Святейшество, — кадык на его горле дергается, а голос звучит чуждо, — я украл ее, чтобы продать…
От рева толпы у Ады едва не закладывает уши. Притихшая было и с интересом внимавшая всему происходящему, она вдруг вновь взрывается, разгневанная его словами пуще прежнего.
— Да повесьте ж вы его! — различает Ада среди прочих криков. — Ворье поганое!
— Тише, добрые люди, тише! — пытается приглушить их гром спокойный, будто камень, жрец. Тростью он с силой стучит по доскам под собой. — Тише, прошу. Вы ведь не желаете смерти достойного человека? Так дайте же мне понять, он перед нами или нет, ибо меня Тар избрал одним из своих голосов среди вас!
— При всем уважении, Ваше Святейшество, о каком достоинстве может идти речь, если мы с вами и сами видим перед собой наглого еретика, который пытается выгораживать преступника? Достойный человек не изберет общества слуг Лодура...
— При всем уважении, сир Олфрик, — все с тем же спокойствием перебивает жрец и оборачивается к Коннору, — я хочу услышать, что есть сказать ему самому.
— Я не молю о пощаде и не стану лгать, чтобы спастись, — Коннор уверенно вскидывает голову, хоть без труда и видно, что у него зуб на зуб не попадает. — Я не имею достойного происхождения, но, если уж мне суждено умереть сегодня, то я хочу, — он смотрит Ричарду прямо в глаза, не позволяя себе даже моргнуть, — умереть с достоинством, а не на коленях. Пусть меня запомнят таким.
— Очень трогательно! — не выдерживает Блез. — Я бы расплакался даже, честное слово, но только вот времени у нас не шибко много. А про него я скажу, если еретику и слуге Лодура тут позволят: может, он и спер стрелу, чтобы хорошенько на ней навариться, но, когда пришлось выбирать между золотом и человеческой жизнью, он выбрал второе и даже не задумался. Может, он и натворил дел похлеще других детишек в его возрасте, но он остался стражем человечества, когда это было его собственным выбором, а не приказом Ордена или каким-то там обетом. Разве не этому учит своих служителей Тар? “Запомните главное Мое слово и оружие, какое бы ни держали руки ваши, поднимите вы в защиту слабого…”
— “... лишь тогда нареку Я вас детьми своими и служителями”, — несколько оторопело заканчивает за ним жрец и хмыкает: — Верно. Но чем вы можете доказать правдивость этой истории, мессир?