— Я вел себя с тобой не так, как положено теллонцу, сир. Знаешь ты или нет, мы не признаем детвору причастной к достижениям и преступлениям родителей. Но я ничего не мог с собой поделать, как понял, что ты пацан Вигланда Монда. Возвышенный, чтоб тебя, гордый за папашку и его сраные подвиги. “Серебряный жнец”, мать его, — Блез невесело хмыкает, явно вспоминая рассказы гномьего кузнеца, — считать это за вражеское уважение все равно что думать, будто “Кровавый король” это почетный титул, — он запрокидывает голову и его волосы полностью открывают совершенно спокойное лицо. — А знаешь, почему его зовут именно так?
— Из-за луны на гербе, — отвечает Ричард почему-то неуверенно, хоть и знает это едва ли не с младенчества. — И потому, что на его счету было больше всего убитых в тот день.
— Вот как, — Блез хмыкает. Не так, как делал это прежде. — В тот день, значит?
— Да.
— Это случилось глухой ночью, сир, мы все еще спали. Они вошли в город, где при доспехах и оружии оказалась только жалкая кучка ночных стражников, которые и умудрились их просмотреть. Почти все настоящие солдаты полегли в первой битве за город, после которой и началась осада. Они набрали новых из горожан, пытались обучить их, но к тому времени еды осталось так мало, что они и мечи с трудом поднимали. Хоть и получали лучшее, в отличие от бедняков.
— А ты?
— А я? — кривая ухмылка прочерчивает его щеку в мягком и тусклом свете огня. — Я отлично умею воровать, сир. Откуда, по-твоему? Так вот… Вигланд Монд вломился в город вперед своих людей, подозреваю, стремлением покрасоваться и подвигов насовершать ты в него пошел. Он той ночью теллонцев выкосил и правда больше, чем любой другой имперец, но все потому, что солдаты к ним из казарм выбегали со спадающими штанами. Той же ночью и дождь прошел, наутро все сточные канавы красными стали, а трупы только к вечеру и убрали. Нам повезло, что выломали северные ворота, а мы у южных жили. Я порой думаю, это отчасти и забавно, — он звучит так спокойно, в то самое время, как внутри рыцаря все сжимается тугим жгутом, все вопит разом и о том, чтобы больше не слушать ни единого его слова, и о том, чтобы узнать все, что он только скажет. — В городе той ночью кровавую баню устроили, а я проснулся только от того, что ферранские же алхимики свою лабораторию вместе с собой и еще парой жилых кварталов взорвали. Боялись, что Дедрик до их секретов доберется и против Теллоны обратит. Все быстро случилось, что-то громыхнуло вдали, а у нас все стекла из окон выбило.
Он приглаживает волосы и тут же зарывается в них пальцами, словно давая себе время на раздумья, и Ричард не осмеливается заговорить первым. Да и нечего ему сказать прямо сейчас. Да и можно ли сказать хоть что-то достойное в ответ на историю о резне, устроенной собственным отцом? Невольно ему думается о том, что ответил бы тот, получи он подобные вопросы в следующем письме от сына. Это правда? Так все было? Ты… врал мне почти восемнадцать лет?