— Пошла ты, — женщина не отводит глаз от метки на чужом теле, приглаживает короткие растрепавшиеся волосы. — Ты говоришь совсем как высокородная сука из Верхнего Венерсборга, немудрено спутать, если не видеть. Откуда ты родом?
Гидра, уже успевшая сесть, замирает и невольно смеется. Коротко и совсем не весело.
— Из Верхнего Венерсборга. Я росла среди высокородных сук, пока для меня не нашли лучшего применения, так уж вышло.
— Я могла бы догадаться по этому. Говоришь ты как благородная девка, но дерешься как гладиатор, не кассатор. Будто за тобой даже здесь следит толпа имперских выродков, которых ты должна развлечь.
На миг в глазах Гидры вспыхивает что-то жуткое, пугающее. Такие жгучие ненависть и злоба, каких Амиану не доводилось видеть за всю жизнь, но почти тут же она вновь обретает контроль над собой и принимает поданную женщиной руку, чтобы подняться с земли.
— Так значит, ты и есть Гарпия? — она оправляет одежду, вновь тщательно пряча под ней метку.
— Никакой Гарпии больше нет, забудь это прозвище. Меня зовут Врен.
— Меня называют Гидрой, а это мои союзники. Тот, на которого ты все смотришь не отрываясь — Безликий, он полудракон, ты все верно поняла. А это Друид, Голем…
— Осади. Мне плевать на ваши прозвища. Хотите назваться — так назовите свои имена…
— Это и есть наши имена, — перебивает Гидра. — Все, что у нас остались. По ним нас и запомнят.
— Запомнят за что?
— За то, что мы доведем до конца то, что не сумели вы.
У Амиана перехватывает дыхание, когда разрозненные кусочки в его голове начинают образовывать единую картину.
— Вот как? — тонкие губы Гарпии кривит неприятная, снисходительная улыбка. Из ее взгляда исчезает прежний налет растерянности и настороженности. Она не запуганная жертва, забившаяся в необитаемой глуши лишь бы спастись. Она — истинная хозяйка этого места, хищник намного умнее и опаснее любого волка на сотни миль окрест.
В свете драконьего пламени Гарпия осматривает их одного за другим, будто оценщик на рабском рынке. Самые гнусные выродки, что только могли встретиться Амиану в Гренне — а прежде чем оказался в кассаторской резервации он считал, что и в целом мире. Они смотрели и наверняка знали, сколько стоит твоя жизнь, будь ты сколь угодно свободным человеком в землях империи. Вмиг видели, насколько собьют твою цену неправильно сросшийся нос или хорошо заметный шрам, что для гладиаторского боя тебя не купят из-за хилых рук и не особо выдающегося роста, а вот владельца борделя можно будет хорошенько ободрать, старательно приукрасив далекое родство с эльфами. Как-то, основательно перепив, один из таких подробно рассказал Амиану, так некстати для себя подвернувшемуся под руку, кому смог бы продать его и сколько за это выручить. Приговор его был неутешителен: хоть бы тот и сгодился на потеху богатым господам, цену ему слишком сбивали упрямство и излишняя самовольность.