Все то время, что на ощупь они добираются до кухни, Амиан тщетно пытается вспомнить хоть что-то, что он мог слышать об этой женщине. Абаддоны многое успели натворить в землях Материка с тех пор, как человечество прибыло к этим берегам. Имена большинства канули в небытие вместе с ними самими, но многие — куда больше, чем хотелось бы Ордену — все же остались в людской памяти на многие годы. От многократных пересказов их историй, будь то рассказы кассаторского ветерана молодняку или жуткие сказки деревенской бабки, те все больше теряли свои человеческие лица и все плотнее оказывались втиснуты в шкуры диких зверей. В иных случаях и вовсе трудно было поверить, что нечто хоть отдаленно похожее на это и вправду могло случиться. Абаддоны стали неотъемлемой частью имперских легенд, некоторым из них для этого даже не нужно было существовать на самом деле, но никогда прежде, за всю жизнь среди людей и годы под боком у кассаторов, ему не приходилось слышать о Гарпии.
“... мы доведем до конца то, что не сумели вы,” — вспоминает он слова Гидры.
Тут попросту не могло существовать великого множества различных вариантов. Даже со времен второго Бунта минул уже не один век, но все участвовавшие в нем были убиты, а значит…
— Так думаешь, ты и есть тот великий вождь, которого все мы ждали, чтобы воспрянуть из своих нор на последний бой? — с усмешкой в голосе спрашивает Гарпия. Что-то тихо чиркает, и на единственной свече посреди стола распускается огненный бутон. — Ты бы не поверила, скажи я, сколько тебе подобных повидала за свою жизнь. Большинство выглядели явно повнушительнее вас, но, как видишь, ни одного настоящего Бунта так и не случилось после того, как мы были разгромлены. Кассатор давно и мучительно подох, как и следовало подобному выродку, но он победил, раз и навсегда. Этого нам уже не изменить.
Свечной огонек играет на трех живых лицах и одной неподвижной маске. Амиану боязно слишком явно озираться по сторонам перед подобной хозяйкой, но, даже когда это ему удается, он едва может различить хоть что-то дальше стола. Ему остаются лишь причудливые тени и запах, от которого все внутри жалобно сжимается и скулит. Каша. С настоящим мясом, кажется.
— Никогда не поверю, что ты говоришь это и не испытываешь к себе отвращения, — слова Гидры жесткие, будто удары, но голос ее предельно спокоен. — Ты была одной из тех, кто научил нас вставать на свою защиту и бороться с теснящими нас выродками. Вы впервые показали им, чего мы стоим. А что теперь? Ты забилась в вонючей глуши, как трусливый заяц, и просто примирилась с этим? Если так, то, может, ты и права: Гарпии больше нет. Потому что ты не заслуживаешь зваться тем же именем, которым звался великий воин.