.
В Калифорнии Элинор научилась называть этот овощ чайотом. Она обнаружила, что чочо, местное название чайота, звучит как слово, которым испаноязычные люди называют женские гениталии. После всех лет неприятия этого пузатого, зеленого, как ящерица, овоща, воняющего помоями, эта необычная ассоциация вызвала у Элинор извращенное чувство удовлетворения. Ей нравилось думать, что, будь чочо человеком, он бы немного смутился. Она не могла даже представить, что однажды он, этот овощ, вызовет у нее большое потрясение.
Одного вида чайота на экране компьютера было достаточно, чтобы уголки губ Элинор опустились, но она все же кликнула на видеосюжет. Рассказчица объясняла, что чайот появился на одном сельском рынке в Италии.
«Не в Карибском регионе, – продолжила ведущая, – не в Азии, а прямо здесь, на юге Европы».
Элинор знала эту женщину… В ее голосе было что-то знакомое. В этот момент камера переместилась вверх, с чайота на полную шею рассказчицы, потом скользнула выше, и миссис Беннет поймала себя на том, что всматривается в глаза женщины средних лет, весьма похожей на нее, только кожа у той была светлее, а волосы – темнее. А голос, как поняла теперь Элинор, сильно напоминает ее собственный.
Все происходило здесь, прямо у нее перед глазами, но Элинор твердила себе, что это невозможно. Невозможно, чтобы она долго и тщетно разыскивала дочь и вот теперь та просто появилась на экране компьютера. Ее крошка Матильда. Это невероятно. Или все же… На видео было имя. Элинор открыла окно поиска и набрала: «Марбл Мартин». Вот ее фотография. А вот биографическая справка. Она родилась в Лондоне в 1969 году. Эта женщина – ее малышка Матильда. Элинор чувствовала, это правда, потому что ее сердце внезапно начало расти, шириться, заполняя давнишнюю пустоту.
Несмотря на потрясение, Элинор сумела уловить иронию момента. В самые горькие ночи за прошедшие пятьдесят лет, пока она лежала, обессилев от тоски, заново переживая потерю первенца, пока безуспешно разыскивала свою дочь, скрывая боль от мужа и младших детей, она мысленно обращалась к вечерам понедельника из своего детства, когда ее главной заботой было уклониться от ужина с чайотом, когда она еще надеялась, что мать вернется домой… В то время она не знала, что можно любить ребенка, даже если его насильно затолкали тебе во чрево.
Отныне воспоминание о том, как ее заставляли съесть дымящуюся миску «понедельничного» супа и как после этого она тонула в теплых объятиях Перл, стало для нее самым большим утешением.