Потом его будили, трясли за плечо, и он никак не мог понять, кто это делает и зачем с самого вечера.
Наконец открыл глаза и удивился, что в избе еще горит свет. Но людей на полу уже не было, и он понял, что надо вставать, что-то случилось, может, река тронулась...
Но это было просто утро.
Когда Мишка выскочил на крыльцо, Княжев сидел уже тут обутый и курил. Стоял такой плотный туман, что не было видно даже соседнего дома. С деревьев возле крыльца тихо капало, журчала вода в овраге.
— Видал, что! — кивнул Княжев в сторону оврага. — Теплота, будто в мае.
У Мишки от вчерашней ходьбы еще ломило ноги и плечи, и он не знал, как пойдет дальше, как будет потом работать.
Окруженные тихим туманом, снова стояли посреди деревни на вчерашнем месте и ждали звено Сорокина. Все были озабочены: как перебираться через реку.
Наконец послышались голоса на дороге, но самих людей видно еще не было.
Княжев не стал больше ждать.
— Все ли? — крикнул он поверх голов в туман, — догоняйте, — и первым двинулся в сторону оврага к реке. Но на самом краю оврага все же остановился, дождался Сорокина.
И в тумане было понятно, что река уже почернела и вот-вот тронется лед. Не скоро нашли место, где были кинуты с берега на лед две жерди, и по одному, передавая друг дружке багор, перебрались на лед. «Вот он зачем нес свой шест», — подумал Мишка о Сорокине и с благодарностью поглядел на него. Сорокин был уже старик, у него была белая аккуратная бородка, старческие обвислые плечи и, видимо, тонкие ноги, потому что штаны как-то свободно болтались на коленях. Он дождался, когда к нему вернулся багор, и опять все пропустили его вперед — проверять дорогу.
Пожалуй, Сорокин меньше всех и переживал за предстоящую весновку. Для него было главным то, что вот пришла весна и он годен вместе со всеми идти в дальнюю дорогу. Он хорошо знал, что всего не предвидишь, не узнаешь заранее... Поэтому и думать пока о сплаве не стоит. Но весна, лес, разлив Шилекши, где он не раз бывал, — этого не изменить, не отнять никому. Все будет, как было в молодости. С тайной любовью глядел он сейчас на ребятишек, Мишку Хлебушкина и Витьку Шарова, видел их робость, ожидание неизвестного и завидовал им. Больше полвека прошло с тех пор, как шли они впервые весновать этой вот дорогой с Антоном Хлебушкиным, дедушкой Мишки. Тощие, в лаптях, с котомками за плечами. В котомках несли хлеб, картошку и кожаные бахилы. Сапог резиновых тогда еще не было, и бахилы берегли, в дороге не трепали. Переобувались вот здесь, перед рекой, а поверх бахил опять надевали лапти.