И действительно, мужики работали, ели, курили, спали — и все с таким аппетитом, что нельзя было не позавидовать. Работу они воспринимали как игру, веселую, опасную и удалую. Мишка ни разу не слышал ни от кого ни жалоб, ни сожалений, ни обиды. Удивлялся этому, сравнивал себя с ними и еще больше терял веру в себя. Какая-то невидимая граница отделяла его от других, и он не мог уловить этой границы. У всех были, конечно, усталость и неудачи, но весновщики как-то умели не брать все близко к сердцу. Жила в них общая упрямая вера в то, что весновка, несмотря ни на что, — все-таки праздник! И они безоглядно жили этим праздником, впитывали его вместе с весной в свои счастливые обновленные души. Будто все это им дано было свыше, так же просто и обязательно, как тем тетеревам ток.
После обеда разбирали небольшой «козел». Шутя он как-то возник, совсем рядом от скатываемых штабелей, тут же шутя его и раздергали, проводили вниз даже без кобылок. Потом отдыхали по обе стороны реки, курили, переговаривались.
Река здесь была так узка, что не разделяла куривших на две отдельные компании. Оба берега хорошо слышали друг друга, не напрягая голоса. Одни курили, а звено Лукова, чуть повыше, скатывало бревна, и они плыли сплошняком, во всю маленькую ширину реки.
— Спичек дай! — попросил Шаров у только что прикурившего на другом берегу Чирка.
— На, — потряс тот коробком в облачке дыма над головой.
Шаров взял багор и ловко перебежал реку по плывущим бревнам. Прикурил и так же ловко вернулся назад. Княжев, Сорокин да и все, кто сидел по берегам, с одобрением наблюдали эту лихую перебежку. А Шаров, польщенный одобрительным вниманием, вдруг позвал Мишку:
— Иди к нам... Тут привольнее!
Мишке идти было незачем, одинаково было сидеть что там, что тут. Но раз позвал и все слышали, надо было бежать, а то еще подумают, что испугался. Взяв багор, как балансир, наперевес, он побежал, но, пока бежал до середины, бревна вдруг расплылись, и впереди образовалась полынья. Надо было остановиться и выждать, когда бревна опять сомкнутся. Но тогда бы снесло вниз, и не получилось уж так ловко, как у Шарова. И Мишка побежал наискось, вверх по реке. Вдоль бревен бежать было рискованно. Если бы Мишка перебегал один, без зрителей, он бы перебежал, но теперь торопился — прыгнул на одинокую ель, отмокшая кора ее соскользнула, и Мишка улетел с головой в воду.
Когда он, очумев от ледяного холода, вынырнул, по берегам смеялись, а шапка уплывала по течению вниз... Однако багор из рук Мишка не выпустил, вынырнул вместе с ним и, толкая его перед собой, поплыл к берегу.