Эрик махнул подавальщице. Та принесла еще пива, забрала грязную посуду. Чистильщику выпивку никто не предложил. Тот ничуть этим не смутился, водрузил локти на стол, устроил подбородок на сцепленных пальцах.
— Вряд ли пустой может сказать что-то интересное, поэтому ты, белобрысый, забирай свою девку и проваливай. А мы с одаренным побеседуем по душам.
Гуннар поднял бровь. Занятно. Выходит, одаренные действительно не видят друг друга, пока не начнут плести.
— Плохо слышишь? — ухмыльнулся чистильщик. — Могу…
Он осекся.
— Кто?…
— Ну, я, — ухмыльнулся Эрик. — Не люблю, когда лезут в разум моих знакомых. Мало ли что заставят сделать. Ладно если разболтать чего лишнего, а то ведь и ножом пырнуть…
Чистильщик осклабился.
— А что, у тебя есть маленькие постыдные тайны, лекарь? О том, скольких больных свел в могилу? Или сколько красивых дам ходит к тебе за не совсем обычным лечением?
Если он знает про Эрика, значит, Иде и про Ингрид рассказала. Значит, ему известно, и что Ингрид одаренная, такую ни с кем не спутаешь. Тогда зачем? Притворяется неосведомленным? Запутывает?
— А, может, у вас с белобрысым есть пара общих маленьких постыдных тайн? Зачем еще якшаться с пустым? Только детишек он тебе не заделает.
Гуннар медленно опустил руку, потянувшуюся к рукояти ножа. Вдохнул. Выдохнул. Оскорбление, как выпивка, действует только, когда примешь. Его намеренно злят, их всех намеренно злят. Зачем? Что ему нужно?
Эрик глянул на чистильщика, словно на безнадежно больного.
— Чему обязан таким вниманием?
— Может, мне нужен лекарь.
— Это заметно. Но я не принимаю по кабакам. Впрочем, могу дать бесплатный совет. Холодные обливания. Сосуды суживаются, кровь притекает к мозгу, и он начинает работать куда лучше. Не благодарите.
Гуннар едва не поперхнулся пивом. Эрик, который за четверть часа мог перейти от ругани к вселенском отчаянию, а потом искреннему смеху; Эрик, никогда особо не дававший себе труда скрывать свои чувства — и Гуннар до сих пор был уверен, что тот просто не умеет, и считал это слабостью, недостойной мужчины — сейчас выглядел лишь слегка изумленным из-за неожиданного внимания чистильщика, здорово раздраженным, но не более того. Ни малейшего признака страха или волнения ни в жестах, ни в голосе, ни на лице. Разве что некая снисходительность — дескать, на блаженных не обижаются, Творец его знает, что там происходит с разумом человека, день за днем противостоящего тусветным тварям.
— Мне нужен лекарь, способный вернуть к жизни человека, разорванного надвое, — сказал чистильщик.