Девушка закашлялась, разинула рот, как рыба, вытаращила глаза и начала хватать воздух. Изо рта пошла пена, лицо посинело. Свея схватилась за горло, за грудь, судорожно располосовала платье и кожу под ним.
Эрик в который раз потянулся к плетениям, бессильно выругался — опять ничего не вышло. Продолжая хрипеть и царапать грудь, Свея повалилась набок. Забилась в судорогах, выкашливая кровавую пену. И, наконец, затихла, глядя в пространство остановившимися глазами.
Эрик скрежетнул зубами, медленно выпрямился. Старик метнулся к дочери, обнял ее и принялся баюкать в объятиях, качать, как маленькую. Плечи его беззвучно вздрагивали.
Умный. И добрый.
Сирота, выросший в приюте после смерти матери. Слишком хорошо знающий о том, как наследуется дар. Никогда не знавший отца, о котором «незачем» спрашивать. Представления не имеющий о том, где его братья или сестры — потому что у матери он был один. И вовсе не гулящей девкой она была. Одаренной. Которая может позволить себе родить ребенка и вырастить его одна. Вот только смерть не щадит и одаренных. Парень попал в приют… все могло бы обернуться по-другому, если бы дар все же проявился, пусть и поздно. Не повезло.
Интересно, мать ему перед смертью подсказала, что делать? Или парень сам сообразил, что если свести на тот свет родителя и его жену, можно заявить права на наследство? Впрочем, неважно.
— Я ничего не слышал, — произнес слуга, раскачивающийся туда-сюда. — Ничего не слышал.
Его дочь после смерти ославят не только шлюхой, но и убийцей. Он останется без места. Он будет отпираться до последнего. А доказательств нет. И рассказать больше некому.
Бруни, это с самого начала был Бруни! Как невовремя Фолки влез со своим выстрелом! Как некстати Хаук спросил, зачем тот собирался убить одаренного. Фолки действительно собирался убить его. Только в поединке, а не исподтишка. А Эрик, положившись на то, что под плетением не лгут, удовольствовался его ответом, не вдаваясь в подробности.
Так просто, передавая лошадь из рук у руки, огладить ее по спине, поправить чепрак, ненароком сунув под него колючку. А и заметят — ничего не докажут, за одежду зацепилась. Выпорют, на худой конец. В первый, что ли, раз?
Так просто, увидев яркие цветы и зная их свойства, завести разговор о том, что здесь, мол, все не так, как дома. Цветочки, вон… Девушки любят цветочки…
Эрик вдохнул, медленно выдохнул.
— Прости. Да упокоит Творец ее душу.
Старик закрыл лицо руками.
— Простите, господин. Моя дочь уже заплатила за все, что натворила.
А та оговорка, когда оруженосец выдал чистильщикам настоящее имя Эрика? В самом ли деле просто сглупил? Или, наоборот, услышал, что того называют чужим именем, понял, что между одаренным и чистильщиками что-то происходит и решил попробовать, вдруг да получится подгадить? Это же так просто…