— Ага. Разобрались. Прослезился бы и принял в объятья.
Хаук сделал вид, будто не заметил насмешки.
— Твоя мать — Вивека?
Лицо парня вытянулось от удивления, но он быстро взял себя в руки, прищурился.
— Только не говори, что помнишь всех, кому задирал юбки.
— Не всех. Ее помню. Она знает, что ты творишь?
— Знает. У престола Творца, говорят, известны все земные дела.
— Жаль.
— Не верю.
Эрик снова попытался сдвинуться. И снова его остановил окрик.
— Ты же понимаешь, что я тебя найду? — спросил он.
— Не найдешь, — ухмыльнулся Бруни. — Я не дурак, чтобы кровь оставлять. Да ты и искать не будешь. Просто пытаешься выслужиться. Как пес, готовый вилять хвостом каждому, кто бросит кость.
Он втянул воздух сквозь зубы, получилось очень похоже на всхлип.
— Мать тоже верно служила. А когда она умерла от родильной горячки, тот благородный выставил меня из замка вместе с младенцем. И разрешил взять только мою одежду и ее бумаги. Сказал, что выродки не могут оставлять наследство, а потому ничего из вещей матери мне не принадлежит. Так что зря ты ждешь благодарности от благородных. Они будут тебе улыбаться. Опасаться. Иногда даже заискивать. Щедро платить. Но ты все равно останешься для них выродком. Как моя мать. Как я, хоть дара мне и не досталось.
— Ты мог бы прийти ко мне, — сказал Хаук.
— К тебе? В приграничье? В девять лет? — Бруни рассмеялся. Резко оборвал смех. — Я пришел. В твой замок. Не новый, тот… Как-то добрался, сам не знаю, как не сдох по дороге. Брат, вот, сдох…
— Тоже ты помог? — поинтересовался Эрик, сдвигаясь к нему. Четверть шага. Не больше. Может, не заметит, разозлившись. Лишь бы не разозлился настолько, чтобы полоснуть Хаука по горлу, наплевав на последствия… Нет. Он хочет жить. Еще один труп ему не простят. Не выпустят.
— Не я. Я тогда был дураком, верящим, будто родство что-то значит. Я пытался…Но ему нужна была сиська, а где бы я ее взял? В деревнях, что мы проходили, молока не хватало своим детям, куда уж там чужим…
Еще четверть шага…
Бруни неровно вздохнул.
— Но я добрался. До замка. Не в приграничье, конечно. — Он сжал плечо Хаука так, что посинели пальцы. — Твой отец, мой дед, сказал, что он своих-то выблядков давно не считает, а сыновних… пусть сыновья и разбираются. Дескать, если он будет всех их примечать и признавать, замок превратится в приют.
— Ты мог бы прийти ко мне, — повторил Хаук, словно не замечая, как дрожит нож у его горла. — Потом. Скорее всего, я бы тебя признал. Доказательства ведь сохранились?
Эрик невольно попытался найти в них общие черты. Похоже сложены — только Бруни чуть ниже и легче. Явно недоедал в приюте. И раздаться, заматереть не успел. Линия бровей, форма носа. Серые глаза. Разве что волосы у сына — темные, у отца — русые. Линия подбородка… хотя поди тут пойми, это у Бруни юношеская щетина толком лицо не прикрывала, а под бородой Хаука особо и не разглядишь. И все же…