Во время чумы, когда великий князь увидел, что герцог Магнус и Иоганн Таубе не желают ничего добиваться силой, он отправил боярина на почтовых лошадях в Москву, чтобы увезти Каспара Элверфельда в какое-нибудь место, не затронутое чумой. Но тем временем Господь наслал на него чуму, и он умер и был зарыт во дворе. Тогда я испросил у одного из начальственных бояр в опричнине разрешение выкопать тело, чтобы похоронить его в каменном склепе, который покойный построил загодя. Склеп стоял за городом, в пригороде, где хоронили всех христиан – и немцев, и других. Петер Зеузе ответил: «Когда чума закончится, это можно будет сделать».
Великий князь дал мне письмо, где говорилось, что меня и моих крестьян освобождают от судебных исков, поданных русскими, кроме тех, что поданы на Рождество и в День святых Петра и Павла. Но даже тогда [русские] опасались бы это сделать.
Большую часть времени я жил в Москве. Каждый день бывал при дворе и виделся с великим князем. Однако я отказался от предложения Осипа Ильина состоять при великом князе постоянно. В то время я был молод и не знал Германии. Если бы дворянин задал вопрос моему слуге и получил неверный ответ, можно себе представить, как рассердился бы дворянин и какой позор был бы слуге. Те, кто был близок к великому князю, обжигались, а те, кто был далек, замерзали.
Время было такое, что я не имел возможности писать что-то еще[65].
Когда великий князь взял Старицу в опричнину [в конце 1569 года], он поставил меня в один ряд с князьями и служилыми людьми четвертой степени. К моим владениям добавились имения, которыми прежде владели князья Меньшик и Рудок Оболенские, со всеми их вотчинами и поместьями. Вотчину составляли деревни Красное и Новое, а шесть деревень были поместьями. Кроме того, я имел годовое жалованье в соответствии с числом моих поместий. Великий князь дал мне дом в Москве. Прежде там жил священник. Его взяли в плен в Полоцке и отправили в город Владимир. Этот дом был исключен из городских списков и выкрашен в белый цвет, поскольку освобождался от государевой службы.
Рядом с этим домом стоял еще один, где обитал немец Иоганн Зёге, бывший слугой покойного магистра [Ливонского ордена] Вильгельма Фюрстенберга. Я одолжил ему свое годовое содержание, и он на эти деньги купил дом рядом с моим. У него была жена, уроженка Дерпта, которую увели в Москву. Поскольку я не имел жены, эта женщина с хорошей выгодой для себя торговала вином в мое отсутствие, особенно когда я был с великим князем в разъездах. Не раз случалось, что иноземцам запрещали держать кабаки. Когда приказчики и люди с Земского двора приходили к этой женщине, опечатывали ее подвал и забирали всех, кто там пьянствовал, она говорила, что они должны пойти ко мне, и спрашивала, почему не идут в дом к соседу. Однако земские чины очень хорошо знали, что такое опричнина. Мой сосед и его жена тоже узнали это. Они продали мне свой дом и купили другой в городе, где можно было закрыться за воротами. А я сделал из двух домов один, и ко мне денно и нощно валили толпы со всей округи.