Ах вот он где… Прямо возле меня.
– Почему ты на коленях, Люк? Ты плачешь?
– Роуз… – только и говорит он. Лицо расчерчено полосками слез.
Почему я не чувствую тела?
– Почему я не чувствую тела? – спрашиваю я у Люка. Мне кажется, ответ должен быть у него. У кого-то же должен. – Я в больнице?
Я не все помню…
К Люку подходит медсестра. На руках у нее – ребенок. Муж поворачивается к ней и берет младенца.
Веки такие тяжелые, что я с трудом держу глаза открытыми.
– Ребенок… Я родила? – В памяти медленно, одно за другим, всплывают воспоминания. Я дома. Мне больно. Кровь между ног. А потом… пустота. Меня пронзает страх. – С ребенком все хорошо? Как она?
Люк придвигается ко мне, протягивает малыша, чтобы я могла посмотреть.
– Роуз, познакомься с нашей дочкой. С ней все хорошо. Даже больше – она совершенство.
И это правда. Глазки зажмурены. Крошечные губы и самый крошечный, самый красивый носик на свете просто идеальны. Радоваться мешает ощущение, что кто-то схватил меня за ноги и тянет под воду.
– Приве-е-ет, – удается выдавить мне. Люк начинает плакать. Спрашиваю его: – Ты от счастья плачешь?
Муж молчит.
Хочу, чтобы он перестал.
– Наверное, им пришлось меня чем-то накачать, – пытаюсь шутить я. Мы с Люком спорили о естественных родах, кесаревом сечении и эпидуралке. Я говорила, что желаю быть в отключке в течение всего процесса, а Люк злился. Похоже, я получила что хотела. Уже думаю, как над этим пошутить, но Люк слишком расстроен, и я молчу.
И вообще, какое это теперь имеет значение, когда она уже родилась?
– Мои родители здесь? – спрашиваю я. Комната плывет перед глазами. – Позови маму.
– Уже едут. Они скоро будут, Роуз.
Кажется, Люк о чем-то недоговаривает. Тянусь к малышке. К нашей дочери.
– Дай мне на нее посмотреть, – прошу я.
Люк послушно придвигается так, чтоб мне было лучше видно.
– Как назовем? – спрашиваю я. Мы решили подождать, когда она родится, прежде чем выбрать имя. Еще нам помешали суеверия и то, что мы не знали, мальчика ждем или девочку.
– Думаю, нужно назвать ее Роуз, – говорит Люк.
– Роуз? Какая глупость. – Пытаюсь засмеяться, но не могу. Тело противится. – Про себя я всегда называла ее Аделаидой. Адди. Да, старомодно, но…
– Роуз… – Люк начинает что-то говорить, может быть, мне, но я опять с трудом различаю слова. Или он что-то сказал малышке? Почему я вдруг перестала разбирать речь?
Но тут тот, кто держал меня за ноги, наконец сильно дергает и тащит. Я ухожу под воду, которая заглушает все звуки.
Лет в шесть или семь я зашла в океан, пока мама отвлеклась. В тот день были бурные волны. Прошел шторм, взбаламутив воду; солнце светило так ярко, что океан казался одним огромным световым бликом. Я зашла прямо в него, отважная и глупая. Папа научил меня нырять под самые большие волны, и я решила, что справлюсь сама. Первая была такой высокой, какой я прежде не видела. Гордясь собой, я нырнула под нее, как показал папа, а когда вынырнула, следом шла еще одна, больше прежней, мчавшаяся к берегу. Не успела я ничего сообразить, как волна обрушилась на меня, схватила и погребла под собой. Меня будто проглотило нечто ужасно сильное, плотное, темное. То, что никогда не отпустит, – так мне казалось в ту минуту. Но в тот день мне повезло, рядом вдруг оказалась мама, такая смелая, она обхватила меня и вытащила на берег.