.
Мама и Барак казались наиболее уязвленными – наверняка потому, что были самыми пожилыми. Если бы они не уважали моей обязанности – вершить правосудие, – то своими руками вышвырнули бы Дерека за борт. Этот порочный человек не просто перешел священные границы: влияние, которое он оказывал на умы своими дивными речами и чарующим голосом, лишь усугубляло его вину. Только он мог убедить кого угодно взяться за невообразимое – однажды он уже доказал это, – что превращало его во вредного сокрушителя запретов. К внешним опасностям – шквалистому ветру, болтанке и нестерпимому зною – прибавлялась внутренняя угроза.
– Смерть! – прокричал Барак.
– Смерть! – поддержала его община.
Я зашел в каморку, где Дерек со связанными руками и ногами ждал своей казни. Хама я поручил Бараку – единственному, кто согласился принять ребенка, потому что уцелевшие с враждебностью отталкивали «сына Дерека». Едва завидев меня, тот ухмыльнулся:
– Что, пришел убить своего брата?
– Ты не оставил мне выбора.
Путаясь в своих длинных тонких ногах и нескончаемых руках, Дерек упрямо старался устроиться поудобнее. Раздраженный качкой, он, не поворачиваясь ко мне, заявил:
– Выбор всегда есть.
– Если я тебя не устраню, я им больше не вождь.
– Мой бедный Ноам, ты никогда не был их вождем: ты подчиняешься им.
Я с трудом терпел его высокомерие. Что он о себе думает? Воображает себя большой шишкой, раз иронизирует и жалеет меня? Я ответил ему в тон:
– Мой бедный Дерек, ты так и не понял, кто такой вождь.
Он задрожал, покачал головой и уставился в стену:
– Ненавижу вождей.
– А зря.
– Ты похож на своего отца! На нашего отца…
– Чем же?
– Вождь. Вождь, и больше ничего. Панноам вел себя прежде всего как вождь, а уж потом – как отец. Ты тоже! Ты ставишь вождя выше брата.
Даже если он был прав – а возможно, именно поэтому, – я запальчиво возразил:
– Брат?! Кто будет терпеть такого брата? Ты не брат, ты позор.
Он вскинул голову и ехидно спросил:
– И как же ты убьешь меня?
– Быстро.
– Каким способом?
В кармане у меня был припасен кожаный шнур, которым я намеревался придушить его. Я избрал этот способ, потому что не хотел видеть, как течет кровь Дерека, а уж тем более – отмывать ее. Удушение – быстрая и чистая казнь.
Поскольку я молчал, он перестал храбриться и с внезапным волнением пробормотал:
– Поторопись…
Слезы текли по его бледным, безволосым, как у ребенка, щекам. Губы дрожали от ужаса. Скорбь делала его моложе, смягчала его холодность, его необычность. Это мне не понравилось.
– Дерек, будь добр!
– Что?
– Умри как мужчина!
– Не хватало еще, чтобы я тебе помогал…