Я опять умолк. Мистер Трелони все так же пристально смотрел на меня.
– Когда мисс Трелони нашла ваше письмо с распоряжениями, – снова заговорил я, – я предложил ей свои услуги, и она их приняла, как вам известно.
– А эти дни – как они прошли для вас?
Вопрос этот премного меня удивил. В нем слышалось нечто, напомнавшее мне голос и интонации Маргарет в минуты слабости – напомнило столь сильно, что я вновь ощутил себя мужчиной и словно обрел твердую почву под ногами.
– Эти дни, сэр, несмотря на снедавшую нас тревогу, несмотря на все душевные страдания девушки, которую я с каждым часом люблю все сильнее, были самыми счастливыми в моей жизни!
Мистер Трелони долго молчал – так долго, что я, ожидая с сильно бьющимся сердцем, когда он заговорит, забеспокоился, не зашел ли я слишком далеко в своей откровенности. Наконец он задумчиво произнес:
– Полагаю, говорить за другого человека нелегко. Жаль, вас не слышала ее бедная мать: порадовалась бы всей душой! – Потом по его лицу пробежала тень, и он резко спросил: – Но уверены ли вы во всем этом?
– Я знаю свое сердце, сэр. По крайней мере, я так думаю!
– Нет-нет, я не о вас! К вам вопросов нет. Вы сказали, что моя дочь любит меня, но… Но ведь она прожила здесь, в моем доме, целый год… И все же говорила вам о своем одиночестве, своей безысходной печали… А я за весь год – стыдно признаться, но это правда – ни разу не заметил признаков такой любви ко мне с ее стороны!.. – Его голос дрогнул, и он с тяжелым вздохом погрузился в раздумья.
– В таком случае, сэр, – сказал я, – мне посчастливилось за несколько дней увидеть больше, чем вам за всю ее жизнь!
Мои слова вернули мистера Трелони к действительности. Он снова заговорил, теперь со смешанным чувством удивления и радости:
– Я и не подозревал ни о чем подобном. Думал, что она ко мне безразлична… что безразличием своим словно бы неосознанно мстит мне за то, что в детстве была обделена отцовской заботой… что у нее холодное сердце… Какое счастье, что дочь моей дорогой жены тоже любит меня! – Он опять откинулся на подушки, погрузившись в воспоминания о давнем прошлом.
Как же он, должно быть, любил ее мать! В нем говорила любовь не столько к дочери, сколько к ребенку своей обожаемой жены. Сердце мое исполнилось жалости и сострадания. Я начал понимать, сколь глубоки переживания двух этих людей: сильных, замкнутых и сдержанных, умевших скрывать друг от друга свою страстную потребность во взаимной любви! Меня не удивило, когда мистер Трелони прошептал, словно разговаривая сам с собой:
– Маргарет, дитя мое! Нежная, чуткая, сильная, преданная, храбрая! Как и ее мать! Как и ее дорогая мать!