Я заснул крепким и мирным сном, с полным ощущением безопасности. Недавние слова Маргарет – «сегодня ночью ничего худого не произойдет» – прозвучали настолько убедительно, что ни я, ни кто-либо другой нимало в них не усомнился. Лишь впоследствии я задался вопросом, откуда же у нее явилась такая уверенность. Поезд шел медленно, совершая частые и продолжительные остановки. Но необходимости спешить у нас не было, так как мистер Трелони хотел прибыть в Вестертон после наступления темноты. Рабочих, в соответствии с заранее сделанными распоряжениями, кормили на остановках, а в нашем частном вагоне имелась большая корзина с продуктами.
Весь день мы только и говорили что о великом эксперименте, всецело занимавшем наши мысли. Мистер Трелони с течением времени воодушевлялся все сильнее, и надежда в нем постепенно перерастала в уверенность. Доктор Винчестер, похоже, заразился его настроением, хотя изредка все же сообщал какой-нибудь научный факт, в чем-то противоречивший доводам мистера Трелони, а то и вовсе опровергавший иные из них. Мистер Корбек, с другой стороны, воспринимал все довольно скептически. Пока мы трое увлеченно развивали всевозможные гипотезы, он просто оставался на своих изначальных позициях, отчего и создавалось впечатление, будто он относится к ним неодобрительно, если не крайне отрицательно.
Маргарет же, казалось, была полностью поглощена собой – то ли своими чувствами, которые приобрели некое новое качество, то ли какой-то внутренней борьбой, более серьезной, чем прежде. Почти все время она сидела с отрешенным видом, словно в глубокой задумчивости, из которой выходила, лишь когда что-нибудь нарушало однообразие путешествия: например, поезд останавливался на станции или с грохотом проносился через виадук, порождая эхо среди окрестных холмов и скал. Всякий раз в такие моменты Маргарет тотчас вступала в разговор, стараясь показать, что, какие бы отвлеченные мысли ее ни одолевали, она внимательно следит за происходящим вокруг. Ее обращение со мной странно переменилось. Порой в нем сквозила отчужденность, полузастенчивая, полувысокомерная, какой раньше никогда и в помине не было, а порой вдруг ее взгляд и весь облик исполнялись столь пылкой нежности, что у меня голова кружилась от восторга.
Поездка прошла без происшествий, если не считать одного незначительного события, которое произошло глухой ночью, когда мы все спали, а потому нас не потревожило. Мы узнали о нем только наутро от словоохотливого кондуктора. На перегоне между Долишем и Тинмутом поезд остановил человек, стоявший прямо на путях и размахивавший факелом. Затормозив, машинист обнаружил, что чуть дальше с высокого откоса сошел небольшой оползень. Оказалось, впрочем, что рельсы не засыпало, и машинист продолжил движение, весьма недовольный задержкой. «На этой чертовой ветке, доложу я вам, слишком уж строго с безопасностью», – закончил кондуктор.