– Я знала, что вы приедете! – просто сказала она вместо приветствия.
Рукопожатие порой говорит о многом, даже если человек не подразумевает при этом ничего особенного. Рука мисс Трелони словно бы утонула в моей – изящная мягкая рука с длинными тонкими пальцами, редкой красоты рука, и не сказать чтобы очень миниатюрная. Я истолковал это как бессознательное свидетельство полного подчинения моей воле – не сразу, правда, а чуть позже, когда совладал с охватившим меня восторженным трепетом.
Мисс Трелони повернулась к офицеру и произнесла:
– Это мистер Малкольм Росс.
– Я знаю мистера Малкольма Росса, мисс, – козырнув, ответил полисмен. – Возможно, он помнит, что я имел честь работать с ним над делом брикстонских фальшивомонетчиков.
Я не признал мужчину с первого взгляда, ибо все мое внимание было поглощено мисс Трелони.
– Как же, как же, прекрасно помню, старший офицер Долан! – воскликнул я, обмениваясь с ним рукопожатиями.
Я не мог не заметить, что факт нашего знакомства несколько успокоил мисс Трелони. Не ускользнуло от моего внимания и легкое замешательство девушки: я догадался, что ей было бы удобнее поговорить со мной с глазу на глаз, – а посему сказал офицеру:
– Возможно, нам с мисс Трелони стоит ненадолго уединиться. Несомненно, вам она уже рассказала все, что знает, а я гораздо лучше разберусь в положении дел, если смогу задать ей кое-какие вопросы. Потом же, если вы не против, мы с вами все обсудим.
– Буду рад услужить вам чем смогу, сэр, – сердечно ответил он.
Я прошел за мисс Трелони в изысканно убранную гостиную, смежную с холлом, окна которой выходили в сад за домом. Когда я затворил за собой дверь, девушка сказала:
– За то, что вы великодушно отклинулись на мой призыв о помощи, я поблагодарю вас позже, а теперь вам лучше узнать все обстоятельства произошедшего.
– Рассказывайте же! – отозвался я. – Рассказывайте все, что знаете, и не упускайте ни единой подробности, сколь бы несущественной она ни казалась сейчас.
– Итак, – не мешкая начала мисс Трелони, – меня разбудил какой-то шум: не знаю, какого рода, – просто вторгся в мой сон, и я тотчас проснулась и с бешено колотившимся сердцем стала прислушиваться к звукам, которые доносились из комнаты отца. Наши комнаты расположены рядом, и часто, отходя ко сну, я слышу его шаги. Он работает допоздна, иногда почти до рассвета, и, просыпаясь среди ночи или рано-рано утром, как нередко со мной случается, я слышу, что отец все еще бодрствует. Однажды я попыталась образумить его – мол, не спать ночами вредно для здоровья, – но больше на такое никогда не осмеливалась. Вы сами знаете, каким холодным и суровым он бывает, хотя бы из моих рассказов о нем; когда же в своей ледяной суровости отец еще и подчеркнуто вежлив, то становится поистине страшен. Его гнев пугает меня не в пример меньше, чем нарочитая размеренность речи, когда один угол рта у него вздергивается, обнажая острые зубы. Тогда я… даже не знаю, как толком описать свои ощущения, право слово! Сегодня ночью я тихо поднялась с постели и на цыпочках подкралась к двери соседней комнаты, страшась побеспокоить отца. Ни шагов, ни криков… только глухой шум волочения и чье-то медленное, тяжелое дыхание. Ах! Это было ужасно – стоять там в темноте и бояться… бояться неведомо чего!