Познав все страсти, все противоречья,
земной юдоли временный чернец,
неспешно жду с последней гостьей встречу,
что в круг сплетёт начало и конец.
Среди пиров и суесловий мира
Давно я слышу волн летейских плеск…
Но вновь и вновь настраиваю лиру, —
довлеет
[2] ямбу зрелой мысли блеск.
Склонясь к холодным струям вдохновенья,
моя душа внимает без тоски,
как лёгкой Музы крыл прикосновенье
стряхает чувств последних лепестки…
Всему свой срок. И мне в былые годы
сбирали дни любви и дружбы мёд.
И вот — пора. Уже созрели всходы,
И нива тучная жница, послушно ждёт.
В том смысл и мудрость. Лишь глупцу невмочно
принять душою замысел Творца,
и потому слава его порочны,
как похоть запоздалая скопца.
Он мучим жаждой у без утоленья.
В пустыне жизни ею он влеком
своих страстей горячие каменья
лизать шершавым, вспухшим языком.
Но лишь счастливцу, кто душой, свободен,
бег времени поспешный не беда.
Ему и миг, как море, полноводен,
когда другим безводны и года.
В себе самом залог, он счастья носит,
дух закаля в волненьях суеты.
Ему и смерть уже не перекосит.
Чела и уст спокойные черты.