Сидя, что ж он делал? размышлял или думал? Нет, он думать не умел и сроду не размышлял, а сидел и смотрел. И гусь, и крот, и сова, и свинья не думают, а живут; и Феклистыч так же жил, и многие люди так живут.
Оно покойно, нехлопотно, здорово и никому невредно.
Глава XXXVIII.-- Непростительный поступок.
Хотя после всех сих важных происшествий на другой день другого следа не было, как на грешном теле Крисан-, и все осталось по-прежнему, то есть Феклистыч дворецким, крысы в желтой карете, сука с детьми в мордаре, а барыня дома; но она сбила людей с ног в один день, посылая к своим знакомым с письмами, и хотя и употребляла все ласковые слова для состава убедительного слога, повторяя "жизнь моя, милая, душа, голубчик, сударчик, одолжи, не откажи" и проч., но понапрасну: все те, у коих она просила на несколько дней кареты, ей отказали справедливыми, а больше ложными отговорками; да и просьба была основана на лжи: тетка не хотя написать из чванства и от стыда, что ездить не в чем и кареты купить не на что, припутала тут каретников, мастеровых и составила изо всех цехов один цех -- обманщиков для ее одной.
Княжна очень бы желала сидеть дома, быв уверена видеть всякий день Луку Андреича и разговаривать с ним без всех помешательств, кои неизбежны в многочисленной беседе; но тетке жить дома было невозможно: она любила людскость, карты, еду, горячее и новости, кои она, точно как на Кяхте товар, разменивала с прочими городскими вестовщицами. Дома же ей сидеть одной за большим пасьянсом, с меледой и проч. К ней никто почти не езжал оттого, что кушанье у ней было дурное и все почти из годового домашнего запаса; чай и кофе жидкие, молоко зауряд сливками; питье: горькие щи и клюковный морс с увереньем, что очень здоров, а ко всему этому кресла и стулья часто подламывались и подвергали явной опасности седоков.
Что же делать? как быть? денег нет, взаймы никто не дает.
Но нужда рождает ум. Он явился и внушил тетке дурную мысль.
Обо двор с ней жил Сидор Абрамыч Оплотов, который неотменно всякий год уезжал из Москвы на санях, по грязи на пятой неделе великого поста в медынскую деревню, откуда приезжал в Филиповки обратно для переписки закладных и векселей и продажи хлеба и мясов. В отсутствие его домишка препоручался в смотрение дворнику с женой; а в нем ничего не оставалось, кроме в сарае кареты, а в кладовой оловянного сервиза и двух людских винчур. За все сии сокровища отвечала дворничиха; муж ее делил время между полицейской должности и табаку, который тер беспрестанно в горшке оглоблею, сидя у будки, мешая золы на половик и отпуская на деньги мерочкой не свыше копейки и не ниже полушки. Расход был велик, потому что Маську Губана (имя будочника) все знали: он балагур и кричал, как соловей с раскатами: