Муж.-- Настасья Матвевна, надобно б еще детей!
Жена.-- Где ж взять, друг мой? Бог не дает, что делать!
Муж.-- Ну, как что делать? Молиться Богу. Николай малой хоть куда, да что-то слаб; воля твоя, а не худо бы еще нам ребеночка другого.
Жена.-- Что ж? Мы люди не совсем старые; может быть, Бог в немочи нам и поможет...
Муж.-- Вот ты тут всегда немочь-то и примешаешь. Эх, с тобой о деле говорить нельзя!
Жена.-- Ну, как тебе угодно; да с тобой все невпопад.
Андрей Богданыч, после этих разговоров, бывал иногда сердит по нескольку часов, отговаривался в сердцах верхом садиться и на лестницу идти, повторял, придираясь ко всему: "Да где мне? Я уж из сил выбился. Где мне силы взять? Мы люди старые, не наше дело; только смеху наделаешь". И когда тут случалась жена, то она ему говаривала: "Вот ты, мой друг, ко всему придерешься; у тебя всякое лыко в строку". Андрей Богданыч, будто не ей, всегда, бывало, сквозь слез проворчит: "Да коли нет ремешка, так и лычку обрадуешься".
После родин второго сына, когда разговор обращался на старость, слабость и проч., тогда Андрей Богданыч более уже не серживался, а вместо ответа всегда засвистит и велит малому сказать маме, чтоб принесла или привела Лукашу, и, приласкав дитя, посмотрит лукаво на жену и всегда, бывало, ей скажет: "Настасья Матвевна! Это не наше дело",-- а она ему: "И, мой друг, что за шутка? Пожалуйста, полно". А он ей: "Что делать, матушка! Люблю мешать дело с бездельем".
Итак, родился Лука Андреич; а когда точно, это можно отыскать в метрических книгах и в святцах (если целы) Андрея Богданыча, в которых он своею рукою записал: "1739 года 1 октября, по власти Божией, родился у нас сын Лука, коего крестил воевода Сидор Евстафьевич Поборов с Пульхерией Евстигнеевной Кастиловой". Чему ж верить, как не этому?
Глава XVI. -- Примета.
Мы думаем, что все знаем, а выходит, ничего или очень мало. Иной заявляет, что ничему не верит, а ни в чем не сомневается; другой над всем смеется, а все уважает; третий ничего не боится, а от всего дрожит. Рассудок запрещает верить снам, предчувствиям, приметам; но многие примеры заставляют колебаться в отвержении существа многих вещей, совсем уму человеческому непонятных. Сны больше всего занимают, радуют и печалят многих людей. Доктора доказывают, что сон есть произведение обремененного слабого желудка, раздраженных нервов, паров, кои, поднимаясь в голову, теснят мозг, приводят в действие воображение и расстраивают сон, определенный всякому животному для восстановления истощенных бдением сил,-- все это хорошо; однако ж это все пустословие, потому что до сих пор ни один доктор не знает причины действия нервов, оттого что анатомят тела мертвые, в коих жизненного движения уже нет. Три века анатомия была главный предмет медицинской науки и служила ей фундаментом; думали все, что она доведена до совершенства; но вдруг какой-то Галл открыл первый, что мозг в черепе сложен как салфетка и что его можно развертывать. Следственно, судить по неодушевленному телу о действии моральном живого человека все равно, что узнавать людей по домам, в которых они некогда живали; но зато варение желудка в точности доказано, надобно думать, оттого, что без воображения, без деятельности, без пылкости и без ума жить легко можно, а без еды никак; да она же главный предмет эскулапов в практике; от ней они сыты сами и от них аптекари, столяры, каменщики, резчики, даже и мелкие стихотворцы, потому что стихи на смерть знатного или богатого столь же по благопристойности необходимы, как плерезы, черная фланель, мавзолей и вызов должников.