— Какому вождю? — удивился Акку. — Какой коммунистической ячейки?
— Ну, вождь у нас один, а у вас одна коммунистическая ячейка.
Пааси задумался на несколько секунд, которые сбились в кучу и выдали несколько минут молчания.
— Письмо Ленину от вас, кто у товарища Элоранты учится быть настоящим коммунистом, — наконец, подсказал Тойво.
Акку продолжал молчать, но весь его внешний облик говорил, да, что там, говорил — он вопил, что Акку думу думает.
— И что написать? — выдал он, выказывая недюжинную сообразительность.
— «Спасибо за наше счастливое детство» — вот что, — рассердился Тойво. — В общем, что хочешь, то и пиши. Пока. Я пошел.
Он удалился на несколько шагов, но потом обернулся и проговорил:
— Если никто ничего не будет делать, то мы так и останемся спать в казарме на досках.
Разговор с Антикайненом подействовал на Пааси очень позитивно: всю дорогу до своей арендованной комнаты в коммунальной квартире он сочинял письмо Ленину. Акку сжимал кулаки, еще носившие на костяшках следы судейской крови, и иногда тряс ими в воздухе над головой, словно угрожая пролетающим по своим делам воронам и клубящимся голубям.
На следующий день, когда все оппозиционеры собрались у Элоранта, Пааси сказал во всеуслышание:
— Я написал письмо Ленину о положении простых финских революционеров в Питере. Сейчас зачитаю.
Письмо было написано по-русски, поэтому стиль не отличался изяществом, зато был эмоционален и искренен.
«Дорогой Вождь!» — многообещающее начало. — «Мы спим, где попало. Надо перестрелять всю зажравшуюся финскую партийную верхушку, а остальных из верхушки не трогать. Они — не большевики, а меньшевики. Бежали из Финляндии в 1918 году, бросив своих товарищей. Имели буржуазное образование. И, вообще, да здравствует красный террор!»
Товарищи-оппозиционеры сразу же захлопали в ладоши, а Войтто призадумался и поскучнел. В таком виде послание можно отправить какому-нибудь вождю североамериканских индейцев, а не лидеру мирового пролетариата.
— Идея с письмом верная, вот содержание надо как-то подправить.
— Ну, я не возражаю, — пожал широкими плечами Пасси.
Пюлканен, считающий себя другом семьи Элоранта, и чрезвычайно гордящийся тому, что помимо «Капитала» Маркса прочитал еще несколько книг, восторженно произнес:
— У тебя, товарищ Войтто, должно получиться не хуже, чем у «Буревестника Революции» Максима Горького. Мы, кстати, не так давно встречались с ним в санатории на Сайме, он был совершеннейше без ума от нашей суровой природы.
Элоранта отвернулся и скривился: что-то не хотелось ему писать письма ни Ленину, ни вождю — никому.