Этот старый, немного потрепанный томик, похожий на удачную находку с книжного развала на набережной Сены, где букинисты каждый день выкладывают сокровища из своих ящиков, был, несомненно, откликом на мое последнее письмо, где я поделился с Элен стихотворением Превера – тем, которое знают все влюбленные.
Еще не успев отойти от могилы, я начал листать эту книжку.
На первых страницах стояло имя, написанное старомодным каллиграфическим почерком, – Огюстина Белье; оно мне ни о чем не говорило. Очевидно, это была предыдущая владелица книги, уже давно покинувшая этот мир. Я стал одну за другой переворачивать страницы в поисках какой-нибудь заметки, загнутого уголка, который послужил бы мне знаком, и в конце концов наткнулся на ненадписанную почтовую открытку коричневатого цвета, с двумя нарисованными белыми розами, служившую, по-видимому, вместо закладки. Стихотворение, напечатанное на этой странице, называлось «Cet Amour» – «Эта любовь».
Только ты на земле у нас есть,
Так не дай же нам охладеть,
Чтобы нам не пропасть,
Камнем став,
Руку нам протяни,
Знак подай,
Куда б ни закинула нас жизнь,
Прогляни в дебрях памяти,
Чтобы нас посетить и спасти.
Я стоял перед надгробием, и эти слова потрясли меня до глубины души. Да и потом, когда я, уже покинув кладбище, вновь и вновь перечитывал эти слова, чтобы понять смысл послания, с которым ко мне пожелало обратиться некое небесное или земное создание, у меня всякий раз комок подкатывал к горлу, когда я доходил до слов «Так не дай нам охладеть…», а страстный призыв «Прогляни в дебрях памяти, чтобы нас посетить и спасти» вызывал у меня на глазах слезы.
Я все понял. Элен, моему каменному ангелу, – ей нельзя давать остыть, а она и впредь будет дарить мне свою любовь из дебрей памяти! Под этим, конечно, подразумевалось кладбище – так сказать, место соприкосновения жизни и смерти.
Найдя томик стихов, я тотчас же понял, что Катрин тут совершенно ни при чем, как бы часто она ни приходила на кладбище. У Катрин, в отличие от ее подруги Элен, отсутствовала поэтическая жилка. Катрин получила естественно-научное образование, и ее дипломная работа носила прозаическое название «По следам микробов». Господи, она же преподает биологию, она не читает стихов! И стихотворных сборников не дарит. Вообще, конечно, возможно и такое. Борис Пастернак, в конце концов, был тоже врачом, а писал прекрасные стихи[54]. Но только не моя соседка Катрин. Сомневаюсь даже, чтобы на полках ее скромной библиотечки затесался хоть один поэтический сборник.
И вот, когда я воскресным утром еще сидел в кровати, весь погруженный в мир изящной словесности, то есть находясь в довольно отрешенном состоянии, мысленно уже сочиняя следующее письмо к Элен, у меня вдруг зазвонил телефон.