– Он думает, это я виновата в том, что не могу забеременеть. Меня всегда поражает, когда мужчина указывает тебе, что делать, и дает советы, как будто знает, через что мы проходим, через что прохожу лично я. Чтобы говорить кому-то, как ему поступать, нужна эмпатия. Ты должен поставить себя на его место и представить, что бы ты делал, если бы сам был этим человеком, понимал его мотивы и знал о его прошлом. Для мужчины это практически невозможно, особенно если он говорит с женщиной, которая пытается забеременеть.
Нам принесли бриоши. Брижит отщипывала кусочки и катала их в пальцах. Ломтики были толстыми и бледными внутри. К бриошам подали маленькую розетку с малиновым джемом.
– Что ты сказала врачу? – спросила я.
Она засмеялась. Смех урчал у нее в горле, как зверь с острыми зубами.
– Я сказала, что заниматься сексом с целью зачать ребенка не больно-то романтично. Я, значит, пытаюсь соблазнить мужа, когда он дома, – а его почти никогда нет, – и тут этот врач говорит, что я плохая жена? А знаешь, что мне сказала мать Давида? На Рождество она отвела меня в сторонку и сказала, что, может, мне не суждено иметь детей и для нас обоих будет лучше, если я с этим смирюсь.
– Она ужасная женщина.
– Я никогда не была для нее достаточно хороша.
– Может, она тебе завидует.
– Ее сын – взрослый мужчина, а она до сих пор его защищает. Я знаю, что ей положено быть на его стороне, но меня это раздражает.
– А сам Давид – он тебя защищает? Он хочет детей?
Брижит намазала бриошь джемом и откусила. Жевала она медленно, а когда заговорила, ее голос звучал задумчиво.
– Как и большинство мужчин, он боится постареть, утратить живость. Он всегда хотел быть отцом и в то же время остаться свободным. Это несовместимые желания.
Я вспомнила пальцы ног Брижит, скребущие по деревянному полу у них в комнате. Что она имела в виду, утверждая, что Давида нет дома? Каждый раз, бывая у них, я видела полоску света под дверью его кабинета.
– В любом случае я никогда особо не доверяла врачам, – сказала Брижит, доедая ломтик бриоши. – Однажды мать отвела меня к врачу. Это был старик, который в перерывах между приемом пациентов непрерывно курил. Он потребовал, чтобы я разделась в присутствии матери. Я понимала, что она увидит мои толстые ноги, торчащий живот, растяжки на бедрах. Я весила от силы килограммов пятьдесят, но считала себя толстой. Я сняла одежду. Я чувствовала себя изнасилованной. Она впервые видела меня голой.
Как только Брижит договорила, нас прервал мужской голос. Я оглянулась через плечо. Я не знала этого человека. Он был среднего роста, в коричневом шерстяном пальто и серой шапке.