– Приходится защищаться от собственной семьи, – сказала Брижит. – Если они тебя изводят, лучше вычеркнуть их из своей жизни. Когда мы были детьми, Жорж трогал меня во время семейных ужинов. Он любил повторять, что так я буду заранее знать, что делать, а то ни одному парню не нужна неопытная девушка. Он подсматривал за мной и за моей сестрой. Когда мне исполнилось десять, я взмолилась, чтобы родители не оставляли нас под его присмотром.
Она говорила все это торопливым шепотом. Потом замолчала и прикусила губу. Мы вошли в прохладный подъезд, и тяжелая дверь закрылась за нами. Запахло штукатуркой.
– Все эти разговоры о прощении, о том, что люди меняются, – это пустая трата времени. – Тон Брижит смягчился, и она продолжала медленней и спокойней: – Люди прощают только в том случае, если не переживали настоящих трудностей или если им не хватает смелости дать отпор.
И что из этого применимо ко мне, подумала я, раз я простила папу, когда он сказал, что я не его дочь, а Анук не любовь всей его жизни? Вдруг я была с ним недостаточно сурова? Не свидетельствовало ли это о моей слабости? Может быть, прощать умерших – это не то же самое.
Я стояла у двери, пока Брижит искала ключи. Она посмотрела на меня. Глаза у нее были черными, зрачки большими, окруженными тонкой каймой белков.
– Прости, что мы вот так сбежали, – сказала она. – Ты даже не успела доесть бриошь.
– Ерунда. – Я мягко улыбнулась.
– Я хотела у тебя кое-что спросить, а тут объявился этот Жорж. – Ключи звякнули на дне ее сумки. – Мы с Давидом собираемся пожить в доме его родителей – это на юге, прямо под Нимом. Мы проведем там десять дней. Хочешь на пару дней к нам? Я думала, ты могла бы приехать на поезде на длинные выходные. Было бы здорово вырваться из Парижа. Можешь взять с собой учебники и делать уроки. У тебя будет отдельная комната со столом.
В конце февраля меня ждали две недели каникул, и я планировала остаться дома. Я сделала вид, что обдумываю ее предложение, но уже знала, что соглашусь. Скажу Анук, что буду с Жюльет, и если проведу две ночи вне дома, то Анук и бровью не поведет. Такой я представляла свою мать – невнимательной и беспечной.
Брижит стояла рядом с ключами в руках. Она выжидающе смотрела на меня.
– Да, – сказала я. – Я бы с удовольствием провела выходные с тобой и с Давидом.
Поезд шел до Нима три часа, и все это время я смотрела в окно, не в силах приняться ни за одну из книг, которые взяла с собой. Сплошные узловатые облака над пышными зелеными лугами сменились просветами бледно-голубого неба. Поезд несся мимо маленьких городков, раскинувшихся на вершинах холмов, мимо полей, расчерченных рядами деревьев. Я прислонилась щекой к окну, чтобы ощутить его холодок, не обращая внимания на слой пыли на стекле.