Если бы папа был жив, что бы он делал? Я осознавала, что рядом кто-то сидит, – женщина, которая вошла в вагон позже. Я чувствовала ее запах – смесь цветочных духов и стирального порошка. Папа не любил поезда, он предпочитал ездить на машине, даже если это занимало вдвое больше времени, поэтому трудно было представить, что мы с ним когда-нибудь могли бы так путешествовать вместе. Его машина с тонированными стеклами прятала нас, как панцирь. Под языком у меня скопилась слюна, и я сглотнула. Я размышляла, сблизит ли наша с Брижит книга меня и мадам Лапьер. Рассказывая о папе Брижит, я почти не упоминала ее, потому что фактически ничего и не знала. Я думала, что книга о нас помогла бы ей понять, какой была моя жизнь.
Поезд замедлил ход и остановился. Было около полудня. Я вытащила сумку из-под ног и вышла на платформу. Воздух здесь был теплее, чем в Париже, а небо переполнялось светом огромного солнца.
Давид ждал меня на улице у здания вокзала. Я пошла к нему, силясь отогнать воспоминания о своем сне, но картинки были слишком яркими. Мне пришлось напомнить себе, что Давида со мной не было, а мои ощущения принадлежат исключительно мне.
Он стоял рядом с серебристой машиной. На нем были черные джинсы и мятая рубашка. Складки вокруг его глаз стали глубже, когда он улыбнулся. Но я привыкла к линиям на его лбу, больше не воспринимала их как морщины, и мне уже не казалось, что между нами огромная пропасть. Мы сели в машину.
Он рассказывал мне о своих родителях. Оба они архитекторы и вместе проектировали дом. Строительство было в самом разгаре, но тут у них кончились деньги, и дом так и остался недоделанным: некоторые стены не покрашены, на дверях кое-где нет ручек. Теперь оба живут в Швейцарии из-за дочери, старшей сестры Давида, и сидят с ее двумя детьми, когда она на работе.
– В Женеве было очень скучно, – сказал Давид. – С наступлением сумерек все закрывается. В шесть вечера кажется, что уже глубокая ночь.
– Брижит говорила, что вы хорошо отдохнули на Рождество, – сказала я.
– Я был рад вернуться в Париж, – ответил Давид.
– Из-за работы?
– Она говорит, что я трудоголик? – Он засмеялся и посмотрел на меня.
– Она восхищается теми, кто много работает.
Наши голоса звучали обманчиво спокойно, как будто мы плыли по безмятежной глади озера, но под водой бешено дрыгали ногами. Я смотрела на его руки на руле и чувствовала исходящий от них жар. Мы ехали по ровной дороге, вдали виднелись темно-зеленые горы. Других машин поблизости не было, и вскоре Давид убрал одну руку с руля и положил ее на колени.