Я наблюдала за тем, как она готовит. Каждое движение казалось неестественным. Она набрасывалась на продукты, хватала их, даже не задумываясь, что они могут оказаться мягкими или хрупкими. Неужели она точно так же обращалась и со мной, когда я родилась? Представить ее с младенцем на руках было практически невозможно. Она спокойно могла бы нарезать мелкими твердыми кубиками незрелый авокадо и подать на ужин.
В тот момент я поняла, что никогда не спрошу, любил ли ее папа, потому что не сомневалась: она миллион раз задавалась этим вопросом сама. И знала ответ. В любом случае, какие бы чувства он к ней ни испытывал, этого было недостаточно, чтобы он ушел от жены. А может, это мы давали ему недостаточно.
Анук налила в кастрюлю воды и поставила на плиту. Она зажгла огонь, но не догадалась накрыть кастрюлю крышкой. Вода будет закипать дольше. Потом она открыла банку томатного соуса и вылила его в другую кастрюлю. Соус зашипел. Я подошла, чтобы помешать его.
Еще из съедобного в доме оказался только салат. Срок годности истек, пакет был порван. Листья слиплись в подгнившие комки. Она накрыла на стол: две подставки под тарелки, ножи поверх сложенных салфеток, в центре бутылка газированной воды. Она откинула пасту на дуршлаг и добавила масло прямо в него, а потом разложила это все на две порции.
– Вот, – сказала она, протягивая мне горячую тарелку.
Взяв ее, я почувствовала, что моя грудь раскололась пополам, как будто она засунула туда руку и бережно укачивает мое сердце.
Теперь, когда на меня накатывали мысли о папе, я научилась сдерживаться. Я ждала, пока они схлынут и дыхание выровняется. Я повторяла про себя то, что однажды сказала мне Анук: он мог быть плохим мужем и плохим любовником, но он был хорошим отцом. Я немного набрала вес после прошлогоднего похудения. Анук считала, что я выгляжу лучше, когда кости не торчат наружу.
Мы с Жюльет запирались у нее в квартире или у меня в комнате и учились. Важнее всего было хорошо сдать экзамены.
– Значит, это была твоя мать, – сказала она, когда в интернете появилась вторая статья. Опровержение от журналиста.
– Да, это она рассказала о нас.
– Смелый поступок, но удивительно, что она не сказала тебе.
– Думаю, она хотела защитить меня, если что-то вдруг пойдет не так.
– Ты ведь не злишься на нее?
– Конечно, нет.
В свободное от занятий время я не могла перестать думать о Брижит и о нашей книге. Я не разговаривала с ней с момента прощания на вокзале в Ниме. Мысли о ней преследовали меня постоянно, затуманивали сознание, мешали спать по ночам. Я представляла Брижит в доме ее родителей, когда она была в моем возрасте. Узкая кровать и деревянный табурет в качестве тумбочки. Ее сестра – тоненькая фигура под одеялом – спит у стены, обклеенной вырезками из журналов.