– Почему он до сих пор не пытался с нами поговорить? – спросила я наконец.
Анук посмотрела на меня так, словно я неспособна это понять.
– Потому что он боится. Он всегда хотел угодить всем и каждому, а теперь упал в глазах всей общественности.
Однажды вечером, вернувшись домой, я обнаружила, что квартира пуста. Вот уже две недели Анук в это время бывала дома, и я не ожидала, что она уйдет. Я обошла все комнаты. Свидетельством того, что папа приходил к нам, служили разве что кое-какая его старая одежда, носовые платки и головка сыра “Конте” в холодильнике.
Я остановилась посреди гостиной, бездумно оглядела мебель и увидела ее новыми глазами. Обтрепавшиеся края дивана, купленный с рук журнальный столик, дешевый стеллаж для книг, отделанный под bois[16]. Папа не покупал нам красивых вещей, и я злилась на него за то, что он не дает нам большего. Я знала, что Анук принципиально отстаивает свою независимость, но теперь, осмотревшись, почувствовала стыд.
Папа хранил в нашем шкафу с зимней одеждой свою виолончель – единственную ценную вещь, которую ему купили родители. Он обожал ее. Виолончель была темной и блестящей, с плавными изгибами. Снизу выглядывал шпиль. Это был тяжелый инструмент.
Снаружи по балкону барабанил дождь. Я представила, как они с мадам Лапьер сидят у себя дома на кожаном диване, как ее стопы лежат на его коленях. Они тоже слушают шум дождя, приятный перестук капель.
Я подняла виолончель и с грохотом ударила ее об пол. Низ треснул, и шпиль вдавился в корпус. На миг у меня в груди разлилось удовлетворение. Вот и все. Я позвоню ему, напишу ему и в самых резких выражениях расскажу, каково нам пришлось. Он что, думал, у него получится притвориться, будто нас не существует?
Правда, уже скоро я почувствовала себя ужасно. Я собрала щепки, понимая, что починить виолончель втайне от Анук невозможно.
Будто в оцепенении, я поднялась к себе и легла на кровать. Я долго плакала, подтянув колени к подбородку и впиваясь зубами в ткань джинсов. Потом закрыла глаза, мечтая исчезнуть хоть на секунду. Сила этого желания всегда меня успокаивала. Я так и лежала под открытым окном, пока дождь не кончился. В комнату ворвался холодный ветер.
Через окно мне было слышно, как на улице ссорится какая-то пара. Женщина ходила туда-сюда, и ее каблуки стучали по тротуару. Я разобрала несколько слов, и мне на мгновение приоткрылся чужой мир. “Ты забыл купить молоко. Ты никогда не приходишь вовремя. Конечно, я тебя люблю”.
– Конечно же, ты желанный ребенок, – сказал он в тот день, когда я плакала в машине после нашего путешествия в Нормандию на выходные. Мне не хотелось возвращаться домой, к Анук, без него. Перед этим я высказала ему, что я для него нежеланный ребенок, что он не признал меня, когда я родилась.