Я открыла дверь. Это была мадам Боннар, наша соседка. Мы ее не любили. Она голосовала за “Национальный фронт” и следила за происходящим на улице из-за занавески, потому что была уверена, что на подземной парковке встречаются наркодилеры. Она сунула мне букет роз и попыталась заглянуть за мое плечо.
– Мама дома? – спросила она. – Я хотела принести ей соболезнования.
– Нет, – сказала я, поблагодарила ее и захлопнула дверь.
Я подрезала стебли на кухонной стойке и поставила цветы в вазу. Несколько минут помедлила на темной кухне, глядя на дома напротив. Шторы были раздвинуты, окна успокаивающе светились: люди уже вернулись. Я услышала за спиной шорох. В дверях стояла Анук, в пальто и кожаных ботинках. Лицо по-прежнему воспаленное, но ресницы стали гуще от туши. Куда она собралась?
– Это от мадам Боннар, – сказала я, показывая на цветы. – Она передает свои соболезнования.
Анук потрогала лепесток и покачала головой.
– Одевайся, – сказала она. – Мы идем к твоему отцу.
Я подумала, что она сошла с ума. Он умер.
– Мы идем попрощаться с ним, – уточнила она. – В их квартиру. Тело будет там до завтра.
На завтра были назначены похороны.
– Откуда ты знаешь? – спросила я.
Она отмахнулась и велела мне собираться, потому что времени и так нет.
Прошло всего две недели с той ночи, когда мы были здесь, на улице Мирабо, с Жюльет, но теперь я увидела ее другими глазами. Это был не наш Париж. В воздухе ощущался чистый запах гор. На улице стояла тишина, только шелестели подстриженные деревья вдоль роскошных домов. Здесь не было ни мясной лавки, ни пекарни, ни других магазинов. Анук остановилась у одного из зданий.
– Сюда, – сказала она, достала из сумки листочек и набрала код.
Домофон загудел, мы толкнули дверь и оказались в просторном подъезде. Прочли список жильцов на табличке и нажали на “Лапьер”. Подождали некоторое время. Было почти одиннадцать вечера, и я подумала, что мадам Лапьер, может быть, уже спит. На меня нахлынули смутные воспоминания о том, что натворили мы с Жюльет, как мы, напившись, орали во все горло посреди ночи. Наверняка они поняли по нашему смеху и заплетающимся языкам, что мы пьяны, и сочли нас voyous[24]. Я помнила, как стояла под окнами и звала его. Если мадам Лапьер видела меня и догадалась, кто я такая, что она подумала? Что я необразованная и глупая девчонка, которая требует к себе внимания? Я решила, что буду все отрицать. Я мысленно репетировала ответ. “Вам показалось. Я была дома”.
Анук надавила на звонок еще раз и держала дольше. Она твердо намеревалась попасть внутрь. Ей ответил мужской голос.