Он дотронулся до ее плеча у самой шеи, рядом с воротником рубашки. Потом повесил куртку на ее стул.
– Правда, она красавица, моя жена? – сказал он.
Лицо Брижит приобрело теплый розоватый оттенок.
– Да, – согласилась я.
Во время наших двух последних встреч с Брижит она была одна, но теперь, на этой кухне, они наконец образовали единое целое. Его нежность вызвала у меня неприятное чувство: я надеялась, что они не очень счастливы в браке. И сразу устыдилась собственной жестокости.
– Кажется, я вам помешал, – сказал Давид. – Я вас оставлю.
Он вышел из кухни.
Брижит отпила воды из стакана. Над ее губами заблестела мокрая полоска.
– Это не такая уж дурацкая идея, – сказала она, – помочь тебе написать книгу.
Казалось, она тщательно подбирает слова, будто не знает, в каком направлении двигаться.
– Неплохая идея, да? – повторила она.
Я не понимала, к кому она обращается.
– Я бы не хотела, чтобы моя мать узнала об этом, – сказала я.
– Почему?
– Она не поймет.
Брижит кивнула.
– Потому что она захочет быть в центре внимания сама, да?
Уже тогда Брижит проявила способность вытаскивать фразы из моей головы, хотя она умела формулировать их более изощренно и уверенно. Как можно было не поверить женщине, которая облекала мои мысли в слова так, будто они были ее собственными, не осуждая меня, – женщине, которая в кои-то веки встала на мою сторону?
Уходя из их квартиры, я посмотрела на японских богинь у двери и восхитилась их беспечностью. Они отважно демонстрировали свою наготу, не подозревая, что кто-то может осудить их за округлость форм. Я подумала о том, что их кожа, если ее распластать, заняла бы куда больше места, чем наша, и в их огромности было одновременно что-то успокаивающее и ужасающее.
В декабре все стало рассыпаться и расползаться, как старые деревянные полы в квартире, которые медленно проседают, или шов на рукаве, который распускается от одной побежавшей нитки.
Все началось с истории, которую мне рассказала Анук. Она услышала ее по радио однажды утром, пока одевалась. Мать с детьми ехала в поезде. Они спасались от войны, и поезд, не останавливаясь, несколько дней мчался через поля. У них не было ни крошки, и дети умирали от голода: они почти не ели со дня отъезда. Наконец поезд остановился где-то в сельской местности. Мать увидела вдалеке очертания деревни. Она поняла это по церкви, возвышавшейся над домами. Она оставила детей в поезде и пошла через поля к деревне. Больше без еды они не протянули бы ни дня, и ей казалось, что другого выхода у нее нет. Тем временем двигатель ожил, и поезд тронулся. Дети высматривали мать в окно. Они умоляли проводника подождать, но тот их не слушал. На следующий день поезд прибыл в пункт назначения – в большой промышленный город. Дети выжили, но матери они больше никогда не видели.