На меня поднялись глаза, преисполненные неземным страданием, а губы, жаждущие поцелуев, трагично задрожали.
— Он проведет в такой позе до конца своих дней! Это самое романтичное, что я видел в своей жизни! — заметил язвительный голос с улицы. — Его любовь столь необъятна, что не пролезла в ваше узкое оконце!
Я попыталась вытолкнуть Ланцелота обратно, слыша, как его доспехи о скребут камень. Ничего! Сейчас поднажмем! Ух! Не идет!
— Зато мы знаем точно, где Ланцелот теперь! — философски заметил Мордред, снизу. Я еще раз попыталась выпихнуть Ланцелота, но поняла, что бесполезно.
— Миледи, — послышался тихий голос служанки. — Мы приготовили ужин! Вам подавать?
— Да, — согласилась я, предвкушая пир. Желудок сделал кульбит, под аплодисменты пищеварительного тракта, когда мне внесли деревянный поднос с таким количеством еды, что я мысленно простонала.
Служанка поклонилась и удалилась, не задавая лишних и личных вопросов.
Через минуту, когда я нагребала хлебушком очень вкусные грибы с подливкой.
— Ммммм! — промычал Ланцелот, а я, будучи очень добрым и воспитанным человеком, тут же предложила ему кусочек, старательно запихивая грибы ему в рот.
— Вкусно, — заметила я, нагребая еще грибов и облизывая деревянную ложку. — Вот! Держи еще! Да жуй! Неизвестно сколько тебе тут болтаться придется!
Ланцелот уныло жевал грибы, пока я переходила к тушеному мясу с травами и постанывая от восторга. Кусок душистого хлеба собирал подливку, а я все остатки еды, которые не поместились в мой желудок, были скормлены вежливо сопротивляющемуся Ланцелоту. Не понимаю, что ему не нравится?
— Моя королева! Ваше милосердие не имеет границ! — вздохнул Ланцелот, пытаясь выплюнуть грибы, но я была неумолима. — Как бы я хотел заключить вас в свои объятия, целовать ваши сочные губы!
— Да, да, конечно! — согласилась я, укладываясь спать и накрываясь одеялом.
— Я люблю вас всей душой! Всем сердцем! — причитал Ланцелот, а я повернулась, глядя на него: «Спасибо, я знаю, спокойной ночи!».
Мне почему-то не спалось. Странная тяжесть в животе сменилась острой резью, от которой хотелось прижать коленки к груди. Во рту была какая-то странная горечь, которую я последовательно сглатывала. Через полчаса к рези присоединился озноб, заставляющий кутаться в одеяло и морщиться. В голове все смешивалось в противный мутный ком страданий, а я попыталась разогнуться и встать.
В голове был туман, а я пыталась нашарить руками одеяло и скинуть его. Почему-то оно показалось таким тяжелым, что я едва справилась. Ноги прогибались, в животе была дикая резь, а перед глазами все двоилось и плыло.