В результате влияния иконоборцев Брея и Хеннелла, с которыми Мэри-Энн не уставала, тем не менее, вести жаркие споры, веру она не утратила, атеисткой, «безбожницей» – вопреки тому, что писали советские специалисты по викторианской литературе[52], – не стала, но от ортодоксального христианского вероучения, от религиозной нетерпимости навсегда излечилась, среди людей, ее знавших, считалась, наоборот, образцом веротерпимости, экуменисткой; «эмансипированной религиозностью» очень точно назвал ее веру Плеханов. «Христианство, – в то время говорила она, о чем пишет один из первых ее биографов, филолог и издатель, отец Вирджинии Вулф Лесли Стивен[53], – это религия, в основе которой лежит чистый эгоизм… Для меня главное в вопросах веры – это толерантность, „милость к падшим„, выражаясь языком русской литературы».
«К чему приведут меня мои новые мысли, не ведаю, – пишет она в это время мисс Льюис. – Быть может, Вам это покажется странным, но мое единственное желание – знать правду, а единственный страх – ошибиться».
И, к ужасу правоверного Роберта Эванса, в январе 1842 года Мэри-Энн заявила, что в церковь больше ходить не станет, что чуть было не привело к разрыву отношений между дочерью и отцом, ретроградом, прихожанином «старой школы», прототипом не только «положительных» Адама Бида и Кэлеба Гарта, но и «отрицательного» мистера Талливера из «Мельницы на Флоссе». Дошло до того, что мистер Эванс после нескольких месяцев непрекращающихся скандалов принял решение расстаться с «безбожницей» Мэри-Энн, покинуть Ковентри и переехать к старшей, замужней дочери, младшая же заявила, что в этом случае снимет квартиру поблизости, в Лимингтоне, и на жизнь будет зарабатывать уроками. По счастью, друзьям, в том числе Ребекке Франклин и Бреям, а также родственникам – хотя последние, мягко говоря, не приветствовали «обращения» Мэри-Энн – удалось помирить отца и дочь. Компромисс был достигнут: спустя три недели Мэри-Энн и Роберт Эванс вновь съехались в Ковентри, и дочь дала согласие ходить в церковь, но только по воскресеньям и вместе с Эвансом. И при условии, что в дальнейшем он не станет оспаривать ее взгляды. Мир в семье был восстановлен, блудная дочь прощена. Отец и дочь проживут в согласии на Фолсхилл-роуд еще семь лет, до смерти Эванса.
Бреи и Хеннеллы скрашивали одинокое существование Мэри-Энн, вместе с ними в эти годы она побывает и в Уэльсе, и в Озерном крае, и в Шотландии, и в Бирмингеме, где они присутствовали на проповеди культового в те годы проповедника Джорджа Досона. В Стратфорде-на-Эйвоне Мэри-Энн познакомится с Робертом Оуэном и приехавшим в Англию с курсом лекций Ральфом Уолдо Эмерсоном, «лучшим человеком из всех, кого я в жизни видела». Симпатия оказалась взаимной: однажды, в разговоре с Бреем, Эмерсон заметил, что у Мэри-Энн «великая, спокойная душа» („great calm soul“). С первым эпитетом нельзя не согласиться, а вот второй вызывает сомнения: на людях Мэри-Энн держится безупречно, но спокойной, безмятежной ее душу назовешь едва ли.