(выделено мною – В.К.)» Письмо сына пришло в момент, когда Ольга Со-кратовна недомогала, сильно хандрила и находилась в самом дурном расположении духа. Она оказалась права, предрекая неудачу. Прошение на монаршее имя сопровождено пометой: «Оставить. 27 февраля»[393]. Она была при всех ее непростых отношениях с мужем (я имею в виду женскую, эротическую сторону их отношений) женщиной смелой и умной. Да и письма мужа ее держали.
Письма поразительные. Это была любовь, которая его держала. «Единственная моя привязанность к жизни – это любовь моя к тебе», «живу исключительно мыслями о тебе, моя радость» (Чернышевский, XIV, 509, 570). Такое не придумаешь. Повторю то, что знают специалисты, но что скорее всего будет неожиданностью для публики. Ежегодно он отмечал лишь два праздника – ее день рождения (15 марта) и ее день именин (11 июля), отмечая единственно доступным ему способом – письмом «милой голубочке». И дни эти приобрели в его сознании особое значение не только в Сибири – они стали такими с того времени, когда Ольга Сократовна вошла в его жизнь. Не случайно же роман «Что делать?» начинается с события, имеющего точную дату – 11 июля.
Он безусловно был настоящим однолюбом. Как писал Маяковский:
Я счет не веду неделям.
Мы, хранимые в рамах времен,
мы любовь на дни не делим,
не меняем любимых имен.
Это, конечно, прежде всего про Чернышевского. «Я люблю тебя, – писал он в апреле 1883 г., приготовившись к вилюйскому вечному плену. – Помни, что любил я тебя одну и что ни одна из всех других виденных мною женщин не могла бы быть любима мною, если б я и никогда не видывал тебя» (XV, 393). Обречённый жить вдали от любимой он имел возможность аналитически размышлять по поводу своей удивительной привязанности именно к этой женщине, и это придавало его словам трезвую взвешенность, продуманность, не зависимую от вызванных длительной разлукой эмоций. Даже свою любовь к детям он объяснял сквозь призму любви к жене. «Она несравненно дороже для меня, чем даже наши с нею дети; мысль о ее пользе была для меня главною», – объяснял он чуть позже А.Н. Пыпину (XIV, 601). А самой Ольге Сократовне писал: «Извини, в моем сердце очень мало места для личной любви к кому-нибудь, кроме тебя: все занято тобой, мое сердце. И моя любовь к детям – это лишь отражение твоей любви к ним». И в том же письме уверенно повторил, признавая необычность подобной силы преданности: «…Я люблю лишь тебя. Кроме любви к тебе, личных привязанностей у меня нет с того времени, как я познакомился с тобою. Когда-нибудь я поговорю о моем странном – действительно странном – чувстве моем к тебе» (XIV, 278, 279). Всепоглощающая любовь водила его пером, когда он писал: «Милая радость моя, благодарю тебя за то, что озарена тобою жизнь моя» (XIV, 500).