– Ему, – сухо отозвалась Эмма, – эти страдания, по всей видимости, особого зла не причинили. Ну и как воспринял все это мистер Черчилль?
– Весьма благосклонно и почти сразу же его благословил. Подумать только, как в их семье все переменилось всего за одну неделю! Пока жива была бедная миссис Черчилль, не могло быть ни надежды, ни возможности, ни малейшей вероятности, но едва только ее останки упокоились в семейном склепе, как ее мужа с легкостью уговорили действовать наперекор ее возможным желаниям. Как радостно, когда чрезмерное влияние уносят с собой в могилу!.. Дядюшку даже почти уговаривать не пришлось.
«Да, – подумала Эмма, – и с Харриет было бы так же».
– Это было вчера вечером, а сегодня с рассветом Фрэнк скорее выехал в Хайбери. Думаю, он на некоторое время заехал к Бейтсам, а потом сразу прискакал к нам, но, как я уже говорила, пробыл всего четверть часа – очень спешил назад к дяде, ему он сейчас нужнее обыкновенного. Он был очень взволнован – чрезвычайно! – и сам не свой, я его таким никогда не видела. Вдобавок ко всему прочему его потрясло, как сильно ей сейчас нездоровится, он и понятия об этом не имел. Весь его вид говорил о том, что он переполнен чувствами.
– И вы в самом деле полагаете, что об их связи совершенно никто не знал? Ни Кэмпбеллы, ни Диксоны – никто не знал о помолвке?
Вспомнив о Диксонах, Эмма слегка покраснела.
– Никто, совершенно никто. Он решительно заявил, что об этом, кроме них двоих, ни единая живая душа не знала.
– Что ж, – сказала Эмма, – полагаю, со временем мы свыкнемся с этой мыслью, и я желаю им всяческого счастья, но сама навсегда останусь уверена, что подобные действия отвратительны. Что это, как не лицемерие и ложь, шпионаж и предательство? Явиться к нам, прикинувшись столь открытыми и простыми, а в то же время судить всех нас в своем тайном союзе! Всю зиму и весну нас дурачили. Мы-то думали, что общаемся с ними на равной ноге, со всей честью, со всем уважением, а меж тем эти двое, вероятно, слушали нас, а потом втайне сравнивали и судили все наши слова, предназначенные только для одного из них. Ну и пускай сами на себя пеняют, если услышали друг про друга не самые приятные вещи!
– Я на этот счет спокойна, – откликнулась миссис Уэстон. – Вполне уверена, что все сказанное мной каждому из них по отдельности можно было бы сказать и им вместе.
– Вам повезло… Свою единственную ошибку вы рассказали лишь мне – когда вообразили, будто в нее влюблен один наш общий друг.
– Да. Но я всегда была о мисс Фэрфакс самого высокого мнения и, даже поверив в сие заблуждение, ни за что не стала бы говорить о ней дурно, а о своем пасынке – и подавно.