Он упирает руки в бока, опускает голову, шумно выдыхает.
— Ладно, — говорит он без тени осуждения. Щека у него подрагивает, а уголок губ приподнимается в полуулыбке. Кажется, он даже слегка покраснел. — Ответ принимается.
— Мне он тоже нравится.
— Значит, мы пришли к согласию, — Натан подмигивает мне, отворачивается и с довольным видом идет к двери в дом. — А детали позже обсудим.
Я спешу следом, полная предвкушений, никак не связанных с нашими сегодняшними планами. Нас ждет дивный новый мир! Причем во многих смыслах. Я никогда еще не заходила в дом через парадный вход. Да и вообще бывала только на кухне, в комнате дворецкого, столовой, гостиной и библиотеке. Не то чтобы во время визитов сюда меня не одолевало любопытство, но я строго-настрого запретила себе предавать доверие Натана. Иными словами — никакого шпионажа.
Великолепие прихожей потрясает. Я мельком видела ее сквозь окна, но теперь, когда мы стоим на потертом персидском ковре, невозможно не разглядывать с восхищением массивные мозаичные стекла и арочные потолки, украшенные фресками. Натан смотрит наверх, распрямив плечи.
— Редко пользуюсь этим входом, — тихо признается он. Уж не знаю, к кому он обращается — ко мне или просто хочет разбавить тишину. — Но от задней двери у меня только один ключ, и я его отдал тебе.
— Ничего себе.
— У судьи, кажется, его тоже не было. Он-то как раз предпочитал эти двери, — посмеиваясь, продолжает Натан. — Забавно, какие детали сохранила память. Помню, что он часто хаживал через кухню. Прихватив оттуда себе каких-нибудь вкусностей. Дайси всегда там держала крекеры, хлеб или еще что- нибудь такое. И, конечно, печенье в банке.
Мне вспомнились квадратные стеклянные сосуды в стиле ар-деко, которые я видела на кухне, и я представила, что самый большой из них доверху набит моим овсяным печеньем.
— Бисквиты к чаю, — уточняет Натан, мгновенно изменив картинку в моей голове.
Ну да, бисквиты такому дому больше подойдут. Он напоминает пожилую даму. Каждый дюйм здесь рассказывает о том, какой она была в юности: величественной, роскошной, экстравагантной — одним словом, любо-дорого взглянуть. А теперь дама состарилась. Но фигура нисколько не испортилась, и по ней можно судить, до чего хороша она была в молодости.
Даже вообразить не могу, каково жить в таком доме! Натан, видимо, тоже. Он потирает затылок — как и всякий раз, когда думает об этом поместье, словно каждый кирпичик, брус, кронштейн и камень ложатся на него тяжким грузом.
— Понимаешь, я к этому всему равнодушен, — говорит он, пока мы идем к двойной винтовой лестнице, половинки которой, одинаковые, точно сестры-близняшки, расходятся в разные стороны. — Никогда не чувствовал своей связи с ним, в отличие от Робин. Судья бы в гробу перевернулся, если б узнал, что в итоге оно досталось мне.