От беспокойства он не мог усидеть на месте и снова вскочил. В прошлый понедельник состоялась премьера мюзикла-феерии, и в тот же вечер спектакль был снят. Неделю спустя он все еще подсчитывал, во что ему обошлось это фиаско. Один из критиков писал: «Питер Гэннон добился успеха в продюсировании небольших постановок для внебродвейского показа, однако его третья попытка представить мюзикл обернулась оглушительным провалом. Бросьте это, Питер».
«Бросьте это, Питер, — с горечью сказал он себе, открывая маленький холодильник позади стола и вынимая оттуда бутылку водки. — Чуть-чуть, — пообещал он опять же себе, отвинчивая крышку и доставая с подноса бокал. — Знаю, что слишком много пью, знаю».
Он налил неполный бокал водки, добавил кубики льда, потом поставил бутылку на место, закрыл холодильник и снова сел, откинувшись в кресле. «Или, может, мне все-таки стоит пуститься в запой, — подумал он. — Наклюкаться. Ну нет. Быть не в состоянии связать пару фраз. Потерять способность соображать и только забыться пьяным сном, после которого раскалывается голова».
Он сделал большой глоток, а свободной рукой потянулся к телефону. Бывшая жена Сьюзен оставила ему сообщение с сожалениями по поводу того, что постановку сняли. Любая другая «бывшая» порадовалась бы в душе его провалу, подумал он, но Сью не хотела этого.
«Сью. Еще одна постоянная боль. И не думай звонить ей. Слишком тяжело».
Не успел он отвести руку от телефона, как раздался звонок. Когда высветился номер звонившего, у Питера возникло искушение не отвечать. Однако он понимал, что этим ничего не решишь, поэтому снял трубку и пробурчал приветствие.
— Я ждала, что ты свяжешься со мной, — послышался недовольный голос.
— Я собирался позвонить. Был страшно занят.
— Дело не в телефонном звонке. Я про твой долг. Задерживаешь.
— Я… у меня… сейчас… нет столько, — прошептал Питер сдавленным голосом.
— Так достань… или…
На том конце бросили трубку.
Проснувшись во вторник утром, Оливия Морроу почувствовала себя так, словно во время сна небольшой запас остающейся у нее энергии сошел на нет. По какой-то необъяснимой причине в памяти у нее возникла сцена из «Маленьких женщин»,[4] любимой книги ее отрочества. Девятнадцатилетняя Бет, умирающая от туберкулеза, говорит старшей сестре, что знает — она не поправится, время ее вышло.
«Мое время тоже вышло, — подумала Оливия. — Если Клей прав — а мое тело подсказывает мне, что он прав, — мне остается меньше недели. Что мне теперь нужно сделать?»
Собрав оставшиеся силы, она медленно встала, надела халат и пошла в кухню. Пройдя совсем немного, она так сильно устала, что не смогла дотянуться до чайника, поэтому присела на стул, чтобы отдышаться. «Кэтрин, — молила она, — направь меня. Дай мне знать, как поступить».