В моих добрых старых «Тайнах» я прочитала, что слезы имеют тот же состав, что и плазма крови, и я решила, что если когда-нибудь разживусь деньгами, то куплю для тебя поливитамины, чтобы возместить потерю веществ, которые твой организм терял с влагой, вытекавшей у тебя из уголков глаз, когда ты смотрел телевизор. Если надо, я готова была украсть для тебя такие таблетки, но об этом я не говорила, а только орала раздраженно:
— Что с тобой случилось в последнее время, все шло так хорошо, а теперь ты рта не открываешь. На прошлой неделе я сосчитала: если мы о чем-то все-таки разговаривали, то в девяти случаев из десяти разговор начинала я. А ты отвечал два-три слова, не больше, ты теперь изъясняешься одними тезисами.
Чтобы дать тебе возможность возразить, я выдержала паузу. Накануне я в виде опыта полдня вообще ни разу к тебе не обратилась, а ты ничего не заметил.
Возражения не последовало.
— Ты таким стал после того, как ходил на кладбище за плющом.
— Я похож на него и хочу быть bique-et-bouc'ом. Ты выпалил эти слова так, словно они давно тебя мучили, но ведь это была полная ерунда. Ты — bique-et-bouc? После моего аборта стало ясно, что ты отнюдь не бесплоден. И чем ты был похож на Глота, я тоже не понимала, я не видела между вами ничего общего. Ну да, у вас были одинаковые уши, а твои полноватые губы слегка напоминали его рот, но этим дело и ограничивалось. Он был коротышка, ты был высокий. Он был толстый, ты — стройный и мускулистый, хотя после переезда в город мускулов у тебя слегка убавилось. Глот носил накладные волосы, потому что лысел, а твоя шевелюра, совсем другого оттенка, чем у него, только становилась длиннее и длиннее. Я старательно перечислила все эти различия, но добилась лишь того, что ты взглянул на меня презрительно.
— Я про поведение, про характер.
Я не сразу тебя поняла, и ты объяснил, что ты такой же ненасытный, как он. Неуемность, с которой ты ищешь ценные вещи в мусоре, полностью соответствовала его складу, он тоже имел обыкновение таскать домой слишком много еды.
— Я наполняю здесь мои коробки и мешки так же жадно, как он нагружает в парижских супермаркетах тележку, чтобы потом задать работу собственной печени. Я стыжусь этого.
Ты не хотел быть таким же мужчиной, как он, ты вообще не хотел быть мужчиной и, более того, человеком.
— Bique-et-bouc невинен, еще более невинен, чем животные.
Единственное, что я смогла придумать в ответ, — это что я сама предпочла бы походить на Доминика, а не на bique-et-bouc'a. У Доминика вообще не было пола, и в нем не было ничего от чудовища. В консервативную деревенскую среду он совершенно не вписывался, но, тем не менее, добился того, что его все уважали. Он был сам по себе, но при этом не замыкался. Он даже заботился о других, как только представлялась возможность помочь кому-то, он всегда помогал. Во времена, когда это вовсе не было чем-то само собой разумеющимся, он отдал массу сил, чтобы спасти незнакомую женщину и ее внебрачного ребенка.