Наверху она принялась извиняться.
– Ну, прости, что я тебе все это наговорила. Я просто устала.
Он сказал ей, что так и понял.
Она в нерешительности остановилась у двери детской. Затем резко повернула медную ручку и вошла. Он видел, как она осторожно, даже слишком осторожно, подошла к кроватке, заглянула в нее и застыла, словно ее ударили по лицу.
– Дэвид!
Лейбер подошел к кроватке и заглянул в нее.
У ребенка было взмокшее, совершенно пунцовое лицо. Розовый ротик двигался. Голубые глаза смотрели так, будто его только что душили. Крохотные красные ручки беспорядочно мелькали в воздухе.
– По-моему, он только что кричал, – сказал Лейбер.
– Да? – Элис Лейбер схватилась за спинку кроватки, чтобы не упасть. – Но я не слышала, чтобы он кричал.
– Просто дверь была закрыта.
– Думаешь, из-за этого он так тяжело дышит и у него такое красное лицо?
– Конечно. Бедный малыш. Плачет тут один в темноте. Давай он поспит сегодня в нашей комнате?
– Ты так его испортишь, – сказала Элис.
Лейбер чувствовал, как она провожает его взглядом, пока он вкатывает кроватку к ним в спальню. Он молча разделся, сел на край кровати. И вдруг поднял голову, выругался себе под нос и щелкнул пальцами.
– Черт возьми. Совсем забыл тебе сказать. В пятницу мне надо лететь в Чикаго.
– О боже, Дэвид… – Она растерянно посмотрела на него – как маленькая девочка, которая потерялась на улице. – В эту пятницу?
– Просто я уже два месяца откладываю эту поездку, и она настолько назрела, что не ехать уже нельзя.
– Я боюсь оставаться здесь одна.
– В пятницу уже приедет новая домработница. И будет здесь все время. Ты сможешь вызвать ее в любой момент. А я скоро вернусь.
– Но мне страшно. Я боюсь. Ты все равно не поверишь, если я скажу тебе, чего я боюсь. Наверное, я сошла с ума.
Дэвид уже лежал в постели. Элис выключила свет. Он слышал, как она обошла кровать, откинула свежие простыни, скользнула внутрь. И почувствовал рядом ее теплый женский запах.
– Если ты хочешь, чтобы я остался, я могу пока не ездить, – сказал он, – можно недельку подождать… Может, действительно стоит подождать. Тогда…
– Да нет, – перебила его она, – езжай. Я же понимаю, что это важно. Просто я все время думаю про то, о чем я тебе говорила. Ну, про законы, про любовь, про защиту. Со мной все понятно: от меня тебя защищает моя любовь. А вот ребенок… – Она перевела дыхание. – Что защищает тебя от него, Дэвид?
Он хотел ей что-то ответить, хотел сказать ей, что это нелепо – говорить так о младенцах, но не успел, потому что она резко включила ночник.
– Смотри, – сказала она, показывая пальцем.