Остров на Птичьей улице (Орлев) - страница 83

– Алекс, постой!

Я вернулся.

Стася – еврейка. Я не мог в это поверить. Я смотрел на неё, смотрел и смотрел. Как такое возможно?! Может быть, она это придумала, чтобы я не переживал?

– Твоя мама – это твоя настоящая мама?

– Да, – сказала она.

И начала рассказывать мне свою невыдуманную историю. И я поверил. Она тоже знала, что нарушила самый страшный запрет, что сделала то, чего ни в коем случае нельзя делать. По крайней мере до тех пор, пока не закончится война. Она вся побледнела, когда рассказывала.

– Ты тоже можешь мне верить! – сказал я.

И тоже рассказал ей всё о себе. С самого начала. За последнее время я уже натренировался это рассказывать. Стася ужасно обрадовалась, что я живу «напротив». Она слушала, не сводя с меня глаз. Вопросов совсем не задавала. И вообще – ничего не говорила. Я только не стал рассказывать ей про пистолет. И тут вдруг мы заметили, что все люди вокруг куда-то торопятся. Комендантский час! Совсем скоро. Стася испугалась. С каждой минутой становилось всё темнее.

– Мама меня убьёт, – сказала она. – Она целую неделю теперь меня из дома не выпустит. Она, наверное, ужасно волнуется. Мне нельзя так поздно возвращаться в темноте. Господи, что я наделала!

– Беги скорее домой, – сказал я. – Встретимся в следующий понедельник.

– Я буду смотреть… – она наклонилась и прошептала мне в ухо, – на эти дырочки для проветривания под твоим окном.

– И сиди почаще у окна, – попросил я.

Я вернулся в своё укрытие и первым делом открыл вентиляционные отверстия и взял бинокль. Я увидел, что она убрала затемняющую занавеску. Внутри комнаты было совсем темно, но я знал, что она сделала это для меня.

Этим вечером я кормил Снежка дольше, чем обычно. Мне было много чего ему рассказать. Иногда я был даже рад, что он всего лишь белая мышка. Я мог говорить ему всё, что захочу.

Всю неделю я думал о Стасе и всё время смотрел на неё, когда она была у окна. Она выполнила мою просьбу и подолгу сидела за столом с книгой. Теперь, когда этот мерзкий Янек приставал к ней по дороге в школу, меня просто трясло от бешенства. Он мне ещё заплатит за всё! Когда я следил за ними, я не всегда понимал, плохо ей или нет. Иногда мне казалось, что она даже получает удовольствие от его представлений. И это злило меня ещё сильнее.

Я бы отдал многое за телефонный аппарат, по которому я мог бы звонить ей отсюда туда. Только ей, и всё. Мне приходили в голову разные, но, к сожалению, невыполнимые идеи, о которых я рассказывал Снежку. Кажется, даже он уже смеялся надо мной. Чем дальше, тем больше невероятнейших вариантов я придумывал и тем яснее становилось, что я не смогу разговаривать со Стасей, не выдавая себя. Самое отчаянное, на что я мог решиться, – открывать и закрывать заслонку вентиляционного отверстия. Например, если я один раз открыл и закрыл её – это будет означать «нет», если проделал то же самое два раза подряд – это будет «да». Три раза – «не знаю». Но как Стася увидит из своего окна движение заслонки в таком маленьком отверстии? Ведь с такого расстояния даже само отверстие едва видно. А когда стена в тени, то вообще ничего не разглядеть. Я подумал, что должен буду дать ей бинокль. Но потом понял, что с биноклем я не готов расстаться даже ради Стаси. И тут меня осенило: я отдам ей полбинокля! Я осмотрел бинокль и заметил на шарнире гайку. Значит, его можно разобрать на две части: одна половина будет у Стаси, вторая – у меня. Конечно, одним глазом я не смогу видеть так же хорошо, как двумя сразу, всё получается как бы плоское. Но другой возможности у нас не было.