– Фу, гадость какая! В самом деле, никогда б не подумала, что неженка из буржуа на такое способен!
– Способен… на… что? – испугавшись, спрашивает Милу дрогнувшим голосом.
– Сначала уберите вот это… Недоставало только, чтоб вы втюхались в нашу рябуху!
Милу отшатывается, словно пораженный ударом молнии. Нечестивица вторглась в святая святых мира Невидимых.
– О! Для какого-нибудь полоумного еще туда-сюда! Но, говорю ж вам, я думала, вы такой оранжерейный цветочек!
– Юлия! Юлия! Юлия! Юлия!
Милу вопит, чтобы заглушить преступный голос. Принимается умолять, затем угрожает.
– Замолкни! Если скажешь еще хоть слово, я сделаю что-то ужасное – выколю тебе глаз или засуну руку тебе под юбки! Замолкни! Хочешь, отдам тебе монеты, чтобы ты замолчала?
Однако, опустошенный, замолкает он сам.
– Вот так, успокойтесь, месье Эмиль… Вам нечего опасаться; я одна догадалась, а вы знаете, что я не болтлива. Судите сами. Сначала вы устроили мне сцену после того, как мы было решили ее извести, это случилось на следующий же день, тогда я задумалась – я знала, что в промежутке вы успели ее повидать в столовой. Ладно. Потом эта манера, когда вы говорили со мной о ней, притворяясь, что забыли ее имя или не узнали, что это она идет обратно с полей, а вы битый час торчали у окна, чтобы не пропустить, когда же она вернется! Вы думаете, меня можно вот так обвести вокруг пальца? А потом еще этот топорик!
– Юлия! Юлия!
– Ладно, не начинайте. Однако ж прошу вас заметить, что с того случая я была с вами очень мила и, пока у вас был жар, сидела рядом, сохраняя благоразумие; ни разу не сказала, что собираюсь порвать ваш герб, хотя мне очень хотелось! А потом еще на прошлой неделе. У коров из-за того, что они лежали в мокрой траве, потрескалось вымя. Вам кто-то сказал об этом, а я сказала, что по такой причине они злятся и их даже опасно доить. Так и чего, месье Эмиль, которого от парного молока тошнит, пошел искать мамашу Муссетт, чтобы попросить у нее молочка. И заставил ее подоить всех коров на час раньше обычного.
И вы выпили целую миску теплого еще молока и не поморщились. И все это только для того, чтобы ее случайно не пнули. Ясно как божий день! Ах, для меня вы бы никогда такого не сделали, для меня, которая… О-о-о!
И Юлия вдруг начинает плакать.
– Ты опять притворяешься, что плачешь, лгунья! Хочешь меня разжалобить. А я смеюсь… смотри, смеюсь!
– О-о-о! – И Юлия льет горькие слезы.
– Ты притворяешься! Ты притворяешься! Если будешь продолжать дальше, я тебе вмажу!
Юлия подходит к Милу, повисает на нем, чтобы он чувствовал, как тело ее сотрясают рыдания.