Но постепенно, не заботясь о нас, там, где прежде мерцал свет, легли сумерки. Много фонарей уже погасло, другим стало страшно, огоньки в них дрожали. Самого дальнего больше не видно, и мы пошли взглянуть, где же он светил, и нашли его там уснувшим, теплым. Фонари гасли, люди уходили, и голоса ручьев смелели, звучали громче. С ними смешивался смех Соланж. Она удалилась с Гастоном и Вилли туда, где была тень, и мы искали ее, сопровождаемые возгласами водных потоков.
Еще следовало рассказать, притом с правильными рифмами, о проведенных в Ля-Бурбуле днях, о том времени, когда мы выходили из гостиницы и закатное солнце отворяло в горах проход, и мы видели меж неприступных скал путь, сотворенный не человеком. Следовало сделать так, чтобы позвякивала посуда за ужином под низкими маленькими светильниками, показать, как в ясном свете десяти часов утра карабкаются по склону холма карлики.
Но все это не могло поместиться в одну поэму. Попытаемся пока описать жизнь в гостинице и двух маленьких иностранок, играющих на дворе в волан…
Мы посвятили этому целый день и еще полночи, в итоге у нас вышло строф шесть, в каждой из которых было две части из девяти стоп, одна из шести, две из девяти и одна из шести. Мы решили поместить все действие в далекое прошлое – это было «детское воспоминание», и можно было б предположить, что автор – молодой человек как минимум шестнадцати лет. Мы столько пережили с тех пор: случилась бурная связь с Соланж, мы испытали страсть к торговке цветами, потом отправились в долгую поездку обратно домой. Беда в том, что нам хотелось показать в конце что-то особенно дорогое, и мы использовали для этого оборот, настолько для нас значимый, что вдруг задумались: можно ли об этом писать? И пуще того, наша формулировка представляла определенную орфографическую трудность, которую мы были не в силах решить. Мы писали:
Из двух сестер кто был мне дороже?
О том неизвестно, и это негоже.
Мать их одевала похоже.
Получалось, друг за другом шли только женские рифмы, а это серьезная ошибка в просодии. Но, быть может, последнее слово следовало считать не наречием, а прилагательным и слагать рифму как-то иначе? Ах, нам бы от всего сердца хотелось что-нибудь предпринять, тогда бы наше стихотворение строилось по всем правилам, без единой ошибки и, вероятно, могло бы удостоиться чести оказаться после нашей кончины в новом издании «Избранной поэзии». К тому же с нашей стороны довольно смело писать стихи из девяти стоп; подобное произведение – настоящая редкость, и, быть может, однажды его станут цитировать в качестве примера в учебниках по просодии.