Воодушевленные успехом, мы собрались приступить к новым темам. Теперь мы поведаем о временах прежних каникул – о Люшоне, о Брид-ле-Бене… О тенистой листве Виши, о лужайках в Урьяже сочиним мы стихи из двенадцати стоп! И так же, как думали мы о Жан-Жаке в Шармете[20], будут думать о нас у подножья гор Вануазы на влажном мосту, что дрожит в вечных криках и ледяной пыли над пропастью Баландаз. О Нуармутье, Сероглазый остров, к которому бегут голубые тропинки, земля и дома твои стоят недвижимо, а вокруг в тишайших рассветах снуют паруса, вдохнови своего поэта!
И вновь, вновь было сражение со словами. Они снова от нас ускользали. А ведь мы принимали их так радушно, впервые встречая в книгах. Слова, которые встречаются крайне редко, которые погружены в мечту, в сновидения; которые обозначают вещи с предельной точностью, называя, например, детали музыкального инструмента; которые придуманы, чтобы отобразить нюанс в последовательности событий или назвать целый класс разнообразных предметов, как то: «рангоут», «парусник»; мы все их принимали, думая: «Как хорошо это знать!», и копили в словаре своего сердца. А теперь, когда слова эти нам так нужны, они прячутся… А еще нужно вместить в один текст такое количество впечатлений, нужно заставить их как-то перетекать друг в друга, это все равно что палочкой от игры в серсо взбаламутить весь пруд. В итоге те немногие слова, что приходят все же на ум, не желают дробиться неумолимыми колесами ритма. В отчаянии мы валимся с ног… Тем не менее мы ведь знаем законы просодии! Тем не менее нам ведь удалось написать одно неплохое стихотворение…
Увы, прочитав его с большим теперь отстранением, мы поняли, что оно почти не выражает наших мыслей и впечатлений. Сложено стихотворение неплохо; если прочесть с выражением, может даже произвести некоторый эффект. Но, если все-таки присмотреться, в нем нет ничего «поэтического».
Ах! Мы в самом деле ни на что не годны, и папа с мамой правы, когда говорят, будто мы никогда не сотворим «чего-либо стоящего». Все дети нашего возраста безобразны и отвратительны. Нам прекрасно известно, взрослые зовут это «переходным возрастом». В эти годы мы более всего замкнуты, тщеславны и бестолковы; детская благодать нас покидает. Между нами и взрослыми будто встает стена. Мы их сторонимся, не хотим ничего понимать из того, что они твердят. Они что-то нам говорят, и в самых серьезных фразах мы умудряемся уловить какой-то иной, непристойный смысл; они превращаются в невинных младенцев, мы же становимся приверженцами пороков и наслаждений, познавшими бытие во всех его мелочах. Мы понимаем, что они ломали перед нами комедию о священных обязанностях и человеческом долге, и решаем тогда отыграться. Потом мы видим каждого из них идущим своей проторенной дорогой, погруженным в профессию, в дела, в семейные обстоятельства и, главное, в некую таинственную сферу, о сути которой почти никогда не говорят вслух, хотя она поглощает все их помыслы, – это деньги; деньги – это такой сложный и опасный механизм, пользоваться которым у нас нет ни прав, ни возможностей. Они же управляются с этой машиной мастерски, и вот что они с ее помощью делают: строят карьеры, которые самих их уродуют и калечат; устраивают дела, которые оскорбляют сам человеческий дух; объединяются в семьи, где такие же дети, как мы, растут в подчинении, страхе и неведении жизни. Мы видим все это, мы осуждаем их с беспристрастностью чистого духа, не имеющего никакой материальной заинтересованности в подобном мире для взрослых. Мы презираем их, мы ненавидим их, мы им завидуем. Легко понять, что и они не испытывают к нам симпатии.