Он вышел из душа, быстро вытерся
и вернулся в комнату, завернувшись в полотенце. Телка так и лежала в постели, натянув одеяло до подбородка. Он боялся на нее смотреть – все равно он ее не узнает, – однако же встал перед ней, старательно глядя в сторону. Она улыбнулась. Отвернись, и я встану. О Госссподи, да я сам только рад отвернуться. Да, только рад. Он повернулся к ней спиной, и как только услышал, что в душе включилась вода, поспешно оделся и тихо вышел из номера и из отеля. Перебежал через улицу и зашел в ближайший универмаг, на случай, если она все-таки наблюдает за ним, желая вызнать, где он работает. Он быстро прошел магазин насквозь и вышел с другой стороны, ему хотелось скорее вернуться в свое убежище, к себе в кабинет.
Зачем? Почему? Он вовсе не собирался кого-то снимать. Это просто безумие. Бред. В этом нет смысла. Ни в чем нет смысла. Он ушел на обед пораньше, чтобы поесть одному, почему-то сегодня ему не хотелось обедать в компании Уолта и всех остальных. А потом он уже трахал какую-то телку в отеле. Непонятно зачем. Что, черт возьми, произошло? Он просто спустился на первый этаж, вышел на улицу, завернул за угол, налетел на кого-то в задумчивости, и подхватил ее, чтобы она не упала, извинился и улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, а дальше все как в тумане, и он вдруг понимает, что яростно ей заправляет, а она стонет под ним. Но этого больше не повторится. Не должно повториться. Просто надо себя контролировать. Да, контролировать! Вот и ответ. Ему надо себя контролировать.
Контроль продержался неделю, а решимость и того меньше. Пару дней он обедал у себя в кабинете, говорил Уолту и остальным, что работа в разгаре и ему не хочется прерываться, но желание выйти из кабинета становилось сильней и настойчивей с каждым днем и постепенно дошло до той точки, когда оно стало мешать работе. Он прилагал столько усилий, чтобы сосредоточиться, а в итоге все равно вскакивал из-за стола и тоскливо смотрел в окно, чувствуя себя пленником, запертым в четырех стенах. Через пару дней он пошел на обед вместе с Уолтом и Симмонсом. Не нашел причин себя сдерживать. Но он был осторожен, не отходил ни на шаг от своих компаньонов и после обеда вместе с ними вернулся в офис.
Но затем он все чаще и чаще стал ловить себя на мыслях о женщинах; или стоя в дверях своего кабинета и рассеянно глядя по сторонам, вдруг очень остро осознавал, что у коллег женского пола есть ноги и юбки весьма интересной длины. Гарри не помнил, чтобы он делал что-то подобное раньше. Кажется, он никогда и не думал о женщинах. Даже когда не был женат. Действие всегда предшествовало размышлениям. Он ходил с женщинами на прогулки, разговаривал с ними, танцевал и укладывал их в постель, но совершенно не помнил, чтобы он когда-нибудь думал о женщинах. Он возвращался к себе в кабинет, пытаясь выбросить из головы всю эту глупую дурость, и погружался в работу, и какое-то время она занимала его целиком, но вскоре он с удивлением осознавал, что снова думает о какой-нибудь женщине, не о ком-то конкретно, а как бы в общем и целом. Он пытался заменить эти мысли на мысли о Линде, но почему-то от этого становилось еще противнее, и он возвращался к работе и к своему внутреннему конфликту.